Расшатанные люди

Евгений не только добыл адрес, но и договорился с директором детского дома, чтобы Юлиану провели к девочке. Видимо, совесть мучила его сильнее, чем он был готов признать.

– Удивительно, что вы хотите познакомиться с Зоей. Она – круглая сирота, за два года после той ужасной аварии к ней так никто и не приходил.

Директриса, высокая, полная женщина, своей монументальностью похожая на «Титаник», плывет перед Юлианой по светлому коридору. Изредка она оборачивается и широко улыбается такой нежной улыбкой, будто готова удочерить и Юлиану.

Та и не думала, что существуют подобные детские дома. В ее представлении это закрытые концлагеря для детей, но либо она сильно ошибалась, либо Зое повезло очутиться именно в «Солнечном».

– Да, я тоже сирота. Когда решила изучить свое генеалогическое древо, оказалось, что мы с Зоей в дальнем родстве, – бормочет Юлиана, когда директриса во второй раз уточняет причину визита. – Мама девочки была троюродной племянницей двоюродного дяди моего отца. При ее жизни мы не были знакомы, к сожалению.

Столь сложное объяснение устраивает директрису, и она снова улыбается, растягивая пухлые губы в широкой улыбке.

– Это печально, но одновременно радостно, что вы теперь нашлись. Возможно, вы захотите удочерить Зою. Она очень тихая и милая, порой бывает упряма, но в целом славная.

Странное описание девочки смущает, но Юлиана лишь молча кивает. Директриса приводит ее в большой зал, где дети примерно Зоиного возраста шумно играют под неусыпным контролем воспитательниц.

– Скоро будет обед, но у вас есть немного времени, чтобы познакомиться. В следующий раз приходите в часы визита.

– Да, конечно.

– Зоя! – директриса подзывает светловолосую девочку в синем платье до колен. Все девочки в комнате одеты в такую же униформу детского сада.

Когда Зоя подходит ближе, на Юлиану смотрят знакомые голубые глаза, которые до сих пор она видела лишь на слепленных в фотошопе снимках. Волосы заплетены в длинную косичку, а на руках зеленые полоски. Она только что рисовала, и следы краски видны даже на подбородке. Забавная мордашка морщится от длинных объяснений директрисы и расслабляется, только когда та оставляет их в покое.

Юлиана озадаченно разглядывает Зою, и Зоя отвечает тем же. Прошло не так много времени с тех пор, как Юлиана впервые увидела фотографию девочки, а вся жизнь перевернулась, чтобы, в конечном итоге, привести ее сюда.

– Привет. Извини, что с пустыми руками. Все вышло очень спонтанно, и я не хотела откладывать наше знакомство, – признается Юлиана.

Зоя садится рядом с ней на длинную низенькую скамью и подтягивает к себе худые колени в бежевых колготках.

– Зоя, – наконец произносит она и протягивает Юлиане крохотную ручку.

Горло сжимается от подступивших слез, потому что и голос, и выражение лица слишком взрослые для такой малютки. В шуме детских криков и звонких голосов воспитательниц она говорит четко и серьезно.

Не обращая внимания на любопытные взгляды других малышей, Юлиана с улыбкой пожимает ручку Зои:

– Юлиана.

На лице девочки мелькает улыбка, как бы говоря: давай дружить. И Юлиана вдруг задает вопрос, который сама от себя не ожидала:

– Ты не против, если я буду тебя навещать?

II

Теперь он боится находиться в собственной квартире. Хоть Валентин и обещал позвонить, если эта дамочка вновь соберется прийти, напряжение от этого никуда не уходит. Оно, как раскаленная спица, пронзает позвоночник, проникает прямо в спинной мозг и парализует.

Матвей выбросил все сим-карты, телефон, вычистил личные дневники, где смаковал каждый звонок и эсэмэску, которые отправлял Юлиане. Месть сладка, но на большее у него никогда не хватило бы смелости.

К тому же, когда он схватил ее и повалил на пол, то вдруг осознал, что она – живая. Из плоти и крови. И это все не игра. Не детское дурачество. И ему впервые стало страшно, так страшно, что сладкие обещания Валентина стали горчить. Пойдя на поводу у приятеля, он стал совершать необдуманные поступки. Даже стрелять…

Матвей ежится, вспоминая, как Валентин ворвался к нему в квартиру.

– Ты нарушил наш уговор. Когда я предлагал тебе отомстить, то четко определил границы, – голос Валентина наждачной бумагой ездит по ушам. – Никаких убийств. Это слишком просто… и опасно.

– Я… я…

Матвей садится на единственный стул в комнате, робея перед высоким Валентином. В тот вечер, когда он стрелял, Валентин не казался страшным, а выглядел обычным парнем, с которым его объединяет общая тайна. Вот только руки дрожали так сильно, что Матвей промазал. Дважды.