Расщепление (СИ)

-- Сейчас они напрыгаются, -- кивнул головой капитан, -- и уйдут. А мы заберем книгу, и я кое-куда вас провожу.

"Напрыгаются? Уйдут?" -- разочарованно сказал я, -- все вот так и закончится? Ничего не жахнет, не бухнет?

Наконец-то капитан Петров соизволил повернуться ко мне, в его красноватых глазах я заметил иронию.

-- Уже и бухнуло, и жахнуло, -- проговорил он тоном взрослого дяди, общающегося с туповатым подростком, -- да так, как не могло и не должно было жахать и бухать. Поговорим об этом позже...

Читая мне нотацию, капитан не видел, как невдалеке от нас из воздуха вышли еще четверо балахонщиков и один из них, тут же протянув в нашу сторону руку, совершил некое колдунство. Я увидел вспышку, услышал тот самый осиный "вжик" и краем глаза заметил что-то, взметнувшееся над скамьей. В следующее мгновение я оказался на земле под сотней с лишним килограммов живого веса капитанского тела.

Через пару секунд, задыхаясь и матерясь, я уже отпихивал капитана, а в ответ слышал лишь ухающие вдохи и пробивающее две пары ребер бабаханье его сердца.

-- Лежи! Не дергайся! -- долетел до меня его хриплый голос.

-- Да слезь ты с меня... -- взревел я и, воткнув кулаки в бока капитана, попытался его скинуть.

"Вжик", "вжик", "вжик", -- раздалось опять рядом.

-- В нас стреляют! -- ревел Петров.

-- И что?

-- Из оружия, дубина, не магией!

Осмыслить услышанное я не успел: тут так бабахнуло (идиотские мечты сбываются), что я ощутил, как земля подо мной зашаталась, а в ушах взорвалось.

Спустя время, когда я поднялся на ноги, то увидел еще одно чудо -- снегопад, самый что ни на есть настоящий, среди жаркой июльской ночи. По поляне гуляли снежные смерчи, а подернутый инеем газон искрился мириадами звезд, в воздухе пахло морозом. Шагах в пятнадцати от меня, в хрустальном царстве зимы, полыхал огнем щит Огны, а рядом перламутрово переливался эллипсоид Лехи. Еще дальше две группы балахонщиков поднимались с земли.

Те несколько секунд, пока восемь человек в светло-серых одеяниях вставали на ноги (их явно штормило), показались мне затишьем перед бурей. И она -- буря -- грянула, разом, с двух сторон, точно по команде. Сначала небо озарилось фейерверком, какого я еще никогда не видел, где разноцветные оттенки сплетались в симфонию цвета. А затем феерию красок дополнили многочисленные "Вжики" пистолетных "ос".

Под истеричный вопль Огны: "Выруби его, долб...б тупой, иначе вас ушатают!" -- я видел, как спинка скамейки разлеталась щепой.

"Владимир", -- голос Петрова, какой-то добрый и невозможно теплый, прозвучал в стороне. Удивляясь той теплоте больше, чем происходящему обстрелу, я обернулся.

Капитана я разглядеть не успел: мой мир нырнул в темноту.

ГЛАВА 24,

...время камни собирать

Я ощущал, что лечу -- лечу вниз сквозь протяжный и низкий гул. Я падал -- падал сквозь боль.

"Боль? Почему?"

Страдая, я открыл глаза и... увидел? ...скорее понял, что на меня несется земля.

"Не хочу!" -- отдалось в голове, и мы столкнулись.

Удар земли пришелся в лицо, после чего она попыталась вобрать меня целиком в свою земляную сущность...

Прикладывая немыслимые усилия, мне удалось ее оттолкнуть. Опершись руками в земляную податливую, очень податливую (пальцы все глубже погружаются в ее мягкость) поверхность, я освободил свое тело и, дыша глубоко (каждый вдох словно пытка), сумел перевернуться.

Свобода!

"Я свободен!" -- думал я, лежа на спине. "Словно птица в небесах..." -- захихикала земля подо мной. Я знал, что она в мою свободу не верит, но мне было глубоко все равно. Хихиканье земли перешло в громкий смех, и вот ее уже трясло от неудержимого гогота, поверхность земли содрогалась, становилась мягче, рассыпчатее, превращаясь в песок -- зыбучий песок...

-- Мя-у!

Земля замерла... ее смех прервался...

-- Мя-я-у!

"О, нет! Долбаные консервы! Опять!" -- как же мне не хотелось вставать и тащиться на кухню.

-- Мя-я-у-у!

"Будь ты неладен, -- подумал я. -- Боже, почему так болят глаза?" -- И попытался сесть на кровати.

"Я не дома... -- разрывая пелену все той же боли, глаза открываются с трудом, -- ...где я?"

-- Мя-я-у-у! -- раздается со стороны.

У кустов живой изгороди, чуть дальше скамьи, я замечаю Кота.

-- Что ты тут делаешь? -- бормочу я, поднимаюсь на ноги (земля пытается выскользнуть из-под меня) и иду к Коту. Через пару шагов я забываю обо всем, в том числе и о боли: я вижу книгу Евстигнея рядом с кустами (почему она здесь?) и Кота, только что справившего на нее большую нужду...

-- Что же ты...

...а теперь закапывающего этот натюрморт комками земли и травой.

-- ...де-е-ла-а-ешь! -- кричу я, срываясь на бег.

Кот замирает, окидывает меня глубоко-зеленым взглядом и произносит долгое: "Мя-я-у-у-у-у!" В его голосе мне чудится отвращение.

"Ты свободен? -- спрашивает земля и под каждое движение моих ног начинает вновь гоготать -- Словно птица в небесах?" -- И проглатывает меня.

-- Почему? -- кричу я, кувыркаясь в бесконечном падении сквозь слои боли, нанизывающиеся на меня.

-- Мя-я-у-у-у-у! -- раздается в ответ, и я со всего маху ударяюсь головой обо что-то безмерно твердое.