Расшифрованный Достоевский. «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы»

Как уже указано выше, в «Бесах» была глава, где описывается растление Ставрогиным девочки, которую Катков не хотел печатать, но которую Достоевский, по словам Страхова, читал многим. В настоящее время эта глава опубликована (Документы по истории литературы и общественности. Выпуск первый. Ф.М. Достоевский. Издательство Центроархива. РСФСР. Москва, 1922). При сопоставлении всего вышеизложенного, мне кажется, получается яркий в сексуальном отношении облик. Да и сам Достоевский в этом отношении не щадил себя. «А хуже всего, что натура моя подлая и слишком страстная», – пишет он А. Майкову из Женевы 16–28 августа 1867 года по поводу своего проигрыша в рулетку в Бадене. «Везде-то и во всем я до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил», – пишет он дальше. Но если бы даже и не было всех только что приведенных биографических данных, то в самих произведениях Достоевского имеется такая масса описаний различного рода болезненных уклонений в сексуальной области, эти описания сделаны так тонко, верно в научном отношении, что только личное переживание их, страдание этими аномалиями и побуждало автора к описанию их и дало возможность выполнить это так гениально. Никакое знакомство, изучение по книгам, специальным руководствам не дало бы таких обширных, глубоких познаний в этой области, не говоря о том, что в некоторых случаях Достоевский значительно расширяет границы области сексуальных аномалий, внося от себя нечто новое, и все это в такой художественной форме. Многие его описания могут служить образцами, по которым можно изучать аномалии половой жизни.

Интересна оценка Достоевского в сексуальном отношении его женою А.Г. Достоевскою, которая считала его «одним из целомудреннейших людей» и была крайне огорчена мнением И.С. Тургенева, считавшего Достоевского циником и позволившего себе назвать его «русским маркизом де Садом». Еще больше возмущается А.Г. Достоевская выше приведенным письмом Н.Н. Страхова к Л.Н. Толстому, еще раз утверждая, что Достоевский «всю жизнь оставался чуждым «развращенности». Но, не говоря уже о чисто патологической ревности, примеры которой приводит сама А. Г. Достоевская в своих воспоминаниях, достаточно прочитать письма Достоевского к А. Г., чтобы убедиться, насколько мнение А. Г. Достоевской является неосновательным, пристрастным. В них поражает та пылкая страсть, которую проявляет Достоевский по отношению к своей жене, причем эта страсть с годами не только не охлаждалась, но, напротив, разгоралась все более и более. Это подтверждает и сам Достоевский, например, в письме от 15 июля 1877 г. он пишет: «целые 10 лет я был в тебя влюблен и все crescendo, и хоть и ссорился с тобой иногда, а все любил до смерти». Большинство писем к жене заканчивается самыми страстными излияниями. В конце письма от 4–16 августа 1879 г. Достоевский пишет: «целую тебя поминутно в мечтах моих всю, поминутно взасос. Особенно люблю то, про что сказано: и предметом сим прелестным, восхищен и упоен он. Этот предмет целую поминутно во всех видах и намерен целовать всю жизнь». В другом письме (от 7–19 августа 1879 г.) Достоевский обещается «щипаться до тех пор, пока разлюблю». В письме от 16–28 августа 1879 г. Достоевский пишет о своем «постоянном, мало того: все более, с каждым годом, возрастающем, супружеском восторге». Письмо от 3–4 июня 1880 г. из Москвы заканчивается словами: «а я все вижу прескверные сны, кошмары каждую ночь, о том, что ты мне изменяешь с другими. Ей-Богу. Страшно мучаюсь». Следует добавить, что в некоторых письмах выражения страсти носили, по-видимому, настолько интимный характер, что А.Г. вынуждена была их зачеркнуть.

В.П. Свинцов также не без оснований указывает на «красноречивые признания В. В. Тимофеевой, писавшей о трагической тайне, которую Достоевский «навеки унес с собою» и которую «у людей, признающих святую свободу совести, нет даже права разгадывать». (Разгадывать и не будем, но совсем уж мельком, совсем попутно, чтобы не уклоняться от главной линии, заметим, что хорошо известная «зацикленность» Достоевского на теме так называемого ставрогинского греха вряд ли объяснима якобы пережитым в детстве потрясением, как это нынче принято авторитетно утверждать.)

Тот же автор полагает, что: «сама сцена сексуальной близости с Матрешей содержит неброские, но все же заметные знаки эротики с учетом неизбежных для времени и социальной среды ограничений, о которых уже говорилось. Ставрогин не просто посадил Матрешу к себе на колени, не просто целовал ее, как и она в какой-то момент «стала ужасно целовать сама». Он целовал ее ноги. Для Достоевского это был особый знак и одновременно едва ли не граница литературных приличий, за которые он не мог позволить себе выйти. Да и какие еще могли быть «детали» (уж не сексуальные ли позы?!), если и в таком скромном виде глава «У Тихона» в редакции «Русского вестника» была сочтена неприличной. И если даже усовершенствованные ее варианты доброжелательно настроенные к автору люди (А.Н. Майков, Н.Н. Страхов и другие) находили «чересчур реальными».