Расшифрованный Гоголь. «Вий», «Тарас Бульба», «Ревизор», «Мертвые души»

Андрей Белый в «Мастерстве Гоголя» утверждал, что «Чичиков – безроден: вышел ни в отца, ни в мать (мелкопоместных дворян), а в прохожего молодца, по уверению тетки; «прохожий молодец» и соблазнил его, как Петруся, червонцами; внутри пресловутого ларчика был потайной ящик для денег, выдвигавшийся незаметно… позднее является «прохожий молодец», – Басаврюк, как отец-благодетель; он учит уму-разуму: в науке наживы; и то – Костанжогло; Гоголь не узнал в нем своего «нечистого», вынырнувшего из первой фазы (творчества. – Б. С.): и возвел в перл создания.

Почему?

Потому, что отщепенец и Гоголь; и в нем – трещина «поперечивающего себе чувства»; она стала провалом, куда он, свергнув своих героев, сам свергнулся; герои поданы в корчах…»

В Чичикове, по Белому, подчеркнута безличность, невозможность выделить персонаж из массы ему подобных: «Явление Чичикова в первой главе эпиталама безличию; это есть явление круглого общего места, спрятанного в бричку; она и вызывает внимание, кажется чем-то (ее обладатель не кажется чем-то); но «что» – фикция: в такой бричке разъезжают «все те, которых называют господами средней руки»; «средняя рука» не определение вовсе; для одних она – одна; для других – другая.

Неизвестно какая.

В бричке сидит нечто среднее: «не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако же и не так чтобы молод»; «въезд его не произвел… никакого шума и не был сопровожден ничем особенным».

Эта усредненность главного героя отвечала замыслу Гоголя: подчеркнуть, что пороки главного героя не есть что-то исключительное, что они могут быть у каждого из нас.

Как заметил А. Белый, «провал Чичикова подготовляется Гоголем с выезда его от Манилова; над Чичиковым собирается гроза: «небо было обложено тучами… Громовой удар раздался ближе».

Андрей Белый первым подметил, что Чичиков подобен одному из коней своей знаменитой тройки, олицетворяющей Русь: «Собственность Чичикова пока – тройка: каурый, гнедой и чубарый; последний – «сильно лукав»; и к нему обращается Селифан: «Панталонник немецкий… куда… ползет!.. Бонапарт… Думаешь, что скроешь свое поведение… Вот барина нашего всякий уважает». Селифан, начав с обращенья к коню, переходит на Чичикова: «Если бы Чичиков прислушался, то узнал бы много подробностей, относящихся к нему»; странный ход: от лукавства коня к барину; в это же время: «сильный удар грома»; чубарый ворует корм у коней: «Эх, ты, подлец!» – укоряет его Селифан; конь, как и Чичиков, «сильно не в духе» после встрепки барина Ноздревым; когда же бричка сшиблась с экипажем губернаторской дочки, зацепившись постромками, чубарому это понравилось: «он никак не хотел выходить из колеи, в которую попал непредвиденными судьбами»; и пока Чичиков плотолюбиво мечтал о поразившей его блондинке («славная бабенка»), чубарый снюхался с ее конем (кобылой? – Б. С.) и «нашептывал ему в ухо чепуху страшную»… но «несколько тычков чубарому… в морду заставили его попятиться»; как впоследствии судьба заставила попятиться Чичикова от нескольких тычков в морду носком генерал-губернаторского сапога.

Свойства чубарого выявились в роковую минуту – бегства из города; бежать же нельзя: «Надо… лошадей ковать». Чичиков в ярости: «На большой дороге меня собрался зарезать, разбойник» (словно мифический капитан Копейкин. – Б. С.). Селифан: «Чубарого коня… хоть бы продать, …он, Павел Иванович, совсем подлец… Только на вид казистый, а на деле… лукавый конь…» Чичиков обрывает: – «Дурак… Пустился в рассуждения…»

«Бонапарт и «панталонник немецкий», чубарый грозит ходу тройки; есть какая-то двусмыслица в фразе: «Он, Павел Иванович (Чичиков?) – подлец».

Свойства чубарого сливаются со свойствами барина, который тоже – подлец, «панталонник» и «Бонапарт».