Из-за того, что между учеными, которые занимались поисками Y-хромосом, пригодных к использованию мутаций, бушуют страсти, то лаборатории с оглядкой подходят к вопросу о том, кому сообщать и кому не сообщать об обнаружении новой мутации. В результате этого соперничества лаборатории разбились на соперничающие группировки, которые используют для идентификации Y-хромосом разные наборы мутаций; общепринятый стандарт пока не выработан. Это означает, что разные группировки неизбежно имеют дело с разными эволюционными сетями. Это лишь временная ситуация, я надеюсь и предвижу, что в ближайшем будущем появится схема, приемлемая для всех. Но достоверно ли то, что мы имеем на сегодняшний день? В частности, сходится ли хоть в чем-то история Европы, скрытая в Y-хромосоме, с той, которую мы читаем по митохондриальной ДНК и которая лежит в основе этой книги? Совпадения или противоречия содержатся в Y-хромосомной версии событий по сравнению с митохондриальной, которая так уверенно называет палеолит в качестве источника нашего генетического происхождения? Другими словами, совпадает ли история женщин с историей мужчин? Ответ пришел со статьей, опубликованной 10 ноября 2000 года в журнале «Science».
«Генетическое наследие палеолитического
Читая статью, я отметил, что она построена по принципу, в общих чертах сходному с нашей митохондриальной статьей 1996 года. Авторы идентифицировали Y-хромосомы 1007 мужчин из двадцати пяти регионов в Европе и на Ближнем Востоке. Затем, как и мы, они начертили эволюционную сеть и выделили кластеры. У них получилось десять Y-хромосомных кластеров, а не семь, как у нас с митохондриями. Потом они определили возраст кластеров, как сделали и мы, по числу накопленных мутаций в каждом из них. Я листал страницы с нарастающим возбуждением. Каким окажется возраст этих кластеров? Будут ли они в основном палеолитическими, подобно шести из семи митохондриальных кластеров? Или окажется, что они намного моложе и относятся к эпохе неолита и древних земледельцев? Я мог поручиться, что заранее знаю, что написано в статье, учитывая, что один из авторов — Лука, прекрасно известный своей позицией относительно влияния сельского хозяйства на генетическую ситуацию в Европе. Статья была полна статистическими выкладками, и вот, наконец, на предпоследней странице, я наткнулся на роковой параграф. Он начинался словами: «Анализ вариаций последовательности митохондриальной ДНК в европейских популяциях был проведен» — и следовала ссылка на нашу работу 1996 года. «Согласно этим данным,— говорилось далее,— генофонд на 80% имеет палеолитическое и на 20% неолитическое происхождение». Так, все правильно. Я перешел к следующему предложению, ожидая, что наша позиция будет оспорена и раскритикована. Но ничего такого там не оказалось. Вместо этого я прочитал: «Наши данные подтверждают этот вывод».
Я не верил собственным глазам. Напряжение медленно отпускало меня. Битва была окончена. За последние четыре с половиной года мы прошли огонь, воду и медные трубы. Нас обвиняли в том, что скорость мутаций оценена неверно, что митохондриальная ДНК подвержена рекомбинации, которая путает все на свете, что контрольный регион вообще ненадежен. И вот все позади. Митохондриальная ДНК и Y-хромосома рассказали одну и ту же историю. История мужчин совпала с историей женщин. Лука, наконец, согласился с нами. Сражение было жестоким, но честным.
Неолитические земледельцы, конечно, были важны, но их вклад в наши гены равняется лишь одной пятой. Основу современного европейского генофонда создали охотники, жившие в эпоху палеолита.
Глава XIV
СЕМЬ ДОЧЕРЕЙ