«Глубокоуважаемый Никита Сергеевич!
Простите, что в дни, когда Вы должны быть поглощены работами вдохновляемого Вами Съезда, имеющего такое значение для будущего всего мира, я занимаю Вас своими скромными нуждами.
Я не предполагал, что мне снова придется беспокоить Вас. В моем письме к Вам, помещенном в печати, я обращался к Вашей широте и милосердию и Вашему великодушию приписываю, что остались целы я сам и мой дом.
Но нападки на меня продолжаются и приобрели мелкий и мстительный характер. Я не знаю, насколько они вообще справедливы. Суд вынесен о книге, которой никто не знает. Ее содержание искажено односторонними выдержками. Искажена ее судьба. Появлению ее на Западе предшествовали полуторагодовые договорные отношения с Гослитиздатом на ее цензурованное издание. Но мне не хочется препираться по этому поводу. Раз это не разобрано, то значит, такой разбор нежелателен. Кроме того, такие пререкания привели бы к новым искажениям.
В дни потрясений, когда я обращался к Вам за защитой, я понимал, что должен чем-то поплатиться, что в возмездие за совершившееся я должен понести какой-то ощутимый, заслуженный ущерб. Я мысленно расстался со своей самостоятельной деятельностью, я примирился с сознанием, что ничего из написанного мною самим никогда больше не будет переиздано и останется неизвестным молодежи. Это для писателя большая жертва. Я пошел на нее.
Но благодаря знанию языков я не только писатель, но еще и переводчик. Я не думал, что и эта полуремесленная деятельность, ничего общего не имеющая с кругом личных воззрений и служащая мне средством заработка, будет мне закрыта. Надо попросту желать мне зла, чтобы лишать меня и этой безобидной, безвредной работы.
Не хочу утомлять Вас ни перечнем сделанного мною в этой области (я перевел семь трагедий Шекспира, «Фауста» Гёте и много, много другого), ни перечислением тех крайностей, до которых доходят в редакциях и издательствах, нарушая договоры, рассыпая готовые наборы и заменяя мои труды другими работами, чтобы изгладить всякий след моего существования даже в далеком прошлом. Достаточно одного вашего недвусмысленного распоряжения, если Вы пожелаете это сделать, чтобы Ваши исполнители сами восстановили все подробности, не отягощая ими Вашего внимания, и чтобы все изменилось.
По последствиям я догадаюсь о Вашем решении, они мне будут ответом.
Если же они не последуют, даю Вам честное слово, я без чувства личной горечи и обиды приму судьбу и расстанусь с лишними надеждами как с ненужным заблуждением».