16 января 1957 года отделы культуры и по связи с иностранными компартиями направили в ЦК совместную записку, где говорилось: «После бесед с ним Б. Пастернак частично согласился с критикой его книги и признал необходимым переработать ее. В связи с этим было бы целесообразно направить от его имени письмо или телеграмму итальянскому издателю с предложением возвратить рукопись».
В тот же день Пастернак писал своему другу поэтессе Е.А. Благининой: «... На меня было оказано некоторое нравственное давление. я частично должен был ему покориться. Я должен был принять участие в попытке приостановить появление романа в неведомом далеке в форме настолько неправдоподобной, что попытка эта заранее была обречена на неудачу».
Тем временем отдел по связям с иностранными компартиями добился от находившегося в СССР одного из руководителей Итальянской компартии и ее будущего генерального секретаря Луиджи Лонго принять меры к изъятию рукописи у Фельтринелли и передать ему письмо Пастернака.
Требуемое письмо Пастернак написал 6 февраля: «В Госиздате настаивают, чтобы я отправил Вам телеграмму с просьбой отложить публикацию моего романа на итальянском языке до появления его здесь в измененном виде. Я предложил бы Вам, например, крайний срок - 6 месяцев. Согласитесь на эту отсрочку, если это не идет вразрез с Вашими планами, и телеграфируйте ответ, но не мне, а в Госиздат, по адресу: Москва, Новая Басманная 18, Госиздат».
А. И. Пузикову Пастернак писал 7 февраля 1957 года: «Может быть, важно было, чтобы дать телеграмму уговорили меня Вы лично, а не кто-нибудь другой и чтобы она была при Вашем участии? Мне это именно только и дорого, то есть личная нота моих с Вами отношений, а больше ничего.... Мне хочется, чтобы Вы знали, что я не только не жажду появления «Живаго» в том измененном виде, который исказит или скроет главное существо моих мыслей, но не верю в осуществление этого издания и радуюсь всякому препятствию».
Но еще днем ранее Пастернак смог прямо сообщить Фельтринелли о вынужденном характере посланной телеграммы. В Париж возвращалась его новая знакомая, молодая французская славистка Жаклин де Пруаяр. Ей очень понравился «Доктор Живаго», и она предложила помочь в переводе романа на французский и его издании во Франции. Она увезла рукопись в Париж для передачи ее издательству «Галлимар». Пастернаку важно было издать неискаженный русский текст романа за границей. Предполагалось сделать это в Голландии в издательстве «Мутон».
Поэтому официальную просьбу об отсрочке Фельтринелли понял как необходимость скорейшей публикации.
Подстегивала конкуренция с французским издательством Галлимара. Работа над переводом пошла ускоренным темпом. Если раньше по договору Фельтринелли имел два года впереди для перевода и издания, то теперь Пастернак просил издать роман не позднее осени 1957 года.
В середине апреля, когда мучительные боли в колене стали по временам отпускать его, Пастернак, обеспокоенный задержкой издания сборника «Стихотворения и поэмы» и невыплатой гонораров, из больницы писал об этом Пузикову. Тот ответил 22 апреля:
«Книгу отпечатаем в мае, а за ней приналяжем на «Живаго». Г. И. Владыкин (директор Гослитиздата. -
Это письмо Пастернак понял как завуалированный отказ от издания романа. Он писал в тот же день, 22 апреля, Ольге Ивинской, что не собирается «переделывать и дополнять» роман: «Неужели ты веришь, что сомнительное чудо скорого выздоровления я увенчаю тем, что сяду в Переделкине пересочинять роман шиворот-навыворот? Но и, конечно, предположение, будто бы в марксизме можно сомневаться и его критиковать, абсолютно неприемлемо и останется таким, пока мы будем жить».
А 7 мая 1957 года Пастернак писал в Германию Ренате Швейцер:
«Появление книги вызовет не только радость, но и некоторые нападки. Политические - со стороны коммунистически настроенных кругов, эстетические - из-за несовременной наивности, простоты, прозрачности языка, скучных банальностей и плоскости. Вы сами будете скучать над ее страницами и поймете правильность критических высказываний. Пусть это вас не огорчает. Не принимайте это близко к сердцу. Я не хочу себя и Вас утомлять длинным письмом, иначе я бы Вам изложил ясно, почему книга о самых важных делах, стоивших нашему веку столько крови и безумия, должна была быть написанной ясно и предельно просто».