Рассказ 77

— Сигналы SOS подал не радист грузовоза, а кок. Отказ, последовавший после сигнала, передал капитан судна.

— Но он только шкипер!

— Это безразлично. Он командовал судном и, очевидно, по особому соглашению с судовладельцами взял на себя такие обязательства.

— Но они незаконны!

— В некоторых случаях на старых, подлежащих слому посудинах к таким договоренностям прибегают.

— Так. Но если вы вели наблюдение за нашим траулером, вы же знали: мы в зоне не опускали трал.

— Опускать трал в такой шторм? Это же ребенку ясно — невозможно.

— И вы это сможете подтвердить?

— Каждый моряк знает — это фантастическое и даже нелепое предположение. Но вообще я по личной инициативе на вашем — судне; по службе — мог оставаться на берегу.

— Тогда зачем вы здесь?

— Меня заинтересовало название вашего траулера.

— У нас такой обычай — называть суда именами наших лучших людей.

— Хороший обычай! Надеюсь, капитан Полухин жив?

— Погиб.

— Когда?

— Это не имеет значения.

— И это фотография капитана Полухина на вашем столе?

— Да, его.

— Вы можете мне ее подарить?

— Зачем?

— Мне она нужна.

— Ну что ж, возьмите, — вздохнул Шелест. — Он погиб, прикрыв своим кораблем от торпеды канадский транспортник.

В каюту вошел Гастингс в сопровождении переводчика, лицо Гастингса было озабоченно, озлобленно, хмуро. Сел, помолчал, заявил:

— Капитан! Я требую, чтобы вы немедля сняли всех своих моряков с пуэрториканского грузовоза.

— Они еще не завершили свои спасательные работы.

— Я обязан проверить не только по документам состав вашего экипажа.

— Чем это вызвано?

— Бывает, что на судах оказываются люди сверх состава команды, люди, имеющие особые миссии.

— Может, он сочтет более для себя удобным подняться на палубу пуэрториканского судна и там проверить моих людей? — обратился Шелест к переводчику.

— Не хотите ли вы потопить меня вместе с грузовозом и вашими людьми?! — возмутился Гастингс.

Шелест пожал плечами.

— Вы допросили пуэрториканцев? — осведомился Харди.

— Они счастливы, что оказались под красным флагом, черт побери, — с бешенством произнес Гастингс, — и лопочут о неслыханном геройстве своих спасителей, которые переодели их в свою одежду и превратили свою кают-компанию в комфортабельную гостиницу. Представляете, какие они будут на берегу воздавать похвалы коммунистам?

— На два слова, Гастингс! — брезгливо поморщился Харди, поднялся и показал глазами на дверь.

Они вышли на палубу. Переводчик, опасливо озираясь на дверь, вполголоса произнес:

— Как русский человек не могу не выразить…

— Бывший русский, — сказал Шелест.

— Умолкаю! Но, капитан! Будьте благоразумны. Я бы вам советовал…

— Не надо, — попросил Шелест, — вы здесь не в качестве советника.

— И все-таки я должен вам сообщить весьма неприятное. В личном списке состава экипажа у вас числится Иван Полухин. Но его нет! Нет на корабле, нет на грузовозе, что подтверждают и члены экипажа. Он исчез! Господин Гастингс настаивает на надлежащем расследовании.

— Иван Полухин зачислен в состав нашего экипажа посмертно на все времена.

— О, тогда я доложу! — встрепенулся переводчик.

— Не надо, — сказал Шелест. — Не ставьте в глупое положение Гастингса, оно и так достаточно глупо.

— Тогда еще один момент.

— Нет, — сказал Шелест, — я настаиваю, чтобы вы выполняли только функции переводчика. И могу выслушать вас только как переводчика.

— Как вам угодно, капитан, но, очевидно, не я, а вы об этом будете сожалеть.

— Об исчезновении Ивана Полухина с борта нашего корабля — это ваша версия, господин переводчик, и даже для Гастингса неприемлема… — устало и равнодушно произнес Шелест.

Офицер вернулся в каюту вместе с Гастингсом. Лицо офицера было суровым, на нем сильно выступили бурые пятна: на щеке, на лбу, на подбородке. Губы до бледности сжаты. Гастингс искательно улыбался:

— Господин капитан, я имею честь вам объявить: с нашей стороны к вам больше претензий нет. — Гастингс оглянулся вопросительно на Харди и добавил: — Со своей стороны мистер Харди, — помедлил уныло, — и я, Гастингс, свидетельствуем вам свое глубокое уважение и… — снова оглянулся на Харди, — и восхищение мужеством вашего экипажа, проявленным при спасении пуэрториканского судна. — Снова оглянувшись на Харди, произнес иронически: — Как видите, я текстуально точен.

Харди кивнул, произнес повелительно, сквозь зубы:

— И последнее: мы приносим вам свои извинения.

— Но долг есть долг…

Харди прервал Гастингса и повелительно приказал:

— Мистер Гастингс хотел бы пожать вам руку.

— Но об этом мы не договаривались! — воскликнул Гастингс.

— Ничего! Вам это будет полезно, Гастингс.

— Но вам, Харди, это может повредить, — огрызнулся Гастингс.

— Не больше, чем вам, Гастингс.

Шелест вышел к штормтрапу проводить представителей береговой охраны, после того как все соответствующие бумаги были ими подписаны.

Харди стоял у штормтрапа, лицо его было нахмуренным, озабоченным. Он выжидал, пока моряки подхватили на руки Гастингса, высаживая его на катер береговой охраны. Повернувшись к Шелесту, Харди сказал:

— Я знал капитана Полухина, и вы, возможно, это поняли!

— Я только догадывался, — сказал Шелест.

— Но я не давал для этого поводов.