Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака

Щадя безусых удальцов
И не преумножая вдов,
Тогда блюли такой закон,
Чтоб шел на битву чемпион,
Могучий воин, чтоб предстать
Пред тем, кто был ему под стать.

И как-то раз судьбы рука

Свела могучие войска.
Одних властитель Дитрих вел,
Других привел лорд Хаберфел.
Вот воин Дитриха вперед
Тяжелой поступью идет,
Хоть сед, он грозен и прекрасен
И крепок, точно старый ясень.
Сразиться с ним, забаве рад,
Выходит юный Хадубранд,
Щитом к щиту навстречь друг другу
Они сошлись на травах луга.

Старик сказал: – Хочу я знать,

Кого придется убивать.
Скажи мне, кто твоя родня?
– Ее уж нету у меня,
В чужой земле от страшных ран
Погиб отец мой Хильдебранд.

Противник смолк. У старика

Дрожит могучая рука.
Как силами владеть своими —
Он слышит собственное имя.
Еще до схватки он сражен.
– Как, Хильдебранд? – промолвил он.
Он, укротить пытаясь дрожь,
Сказал: – Ну, ежли ты не лжешь,
Не пощадив моих седин,
То назову тебя… мой сын.

Над полем боя тишина

Висит, как полная луна.
Вскричал старик что было сил:
– Кто обманул тебя, мой сын,
Тебе сказав, что я мертвец? —
И на колени пал отец. —

Пойдем со мной, пойдем домой,

Моя отрада, мальчик мой!
Но отшатнулся Хадубранд,
Презренья источая хлад:
– Ты, верно, дожил до седин,
Поскольку каждому бойцу
Твердишь, что он твой блудный сын!
С чего мне верить хитрецу?

Украл ты имя у отца,

Теперь позоришь мертвеца!
Но я воришке не спущу,
И за отца я отомщу.

– О Хадубранд! Отец твой жив,

И нет во мне ни капли лжи!
Но на него, неумолим,
Глядит сурово Хадубранд,
И Хильдебранд встает с колен,
И кости старые трещат.

– Я тридцать лет в жару и хлад

На битву вел своих солдат;
За эти долгих тридцать лет
Я был хоть раз повержен? Нет!

Но от твоей руки, сынок,

Я принял смерть бы, если б мог.
Чтобы глаза открыть тебе,
Я покорился бы судьбе.

Но коль не встану я с колен,

Моих людей угонят в плен,
И сыновьям моих бойцов
Расти придется без отцов,
Как рос и ты. Тебя, мой сын,
Я помню мальчиком босым,
Но ты сейчас, на склоне дня
Сразить попробуешь меня.
Давай же! Впрочем, я старик
И убивать давно привык.
Родство не значит ничего,
И мы посмотрим, кто кого.

И так они с копьями наперевес

Отринувши годы скитаний и слез
Вперед по росистому лугу
Помчались навстречу друг другу
Сцепились друг с другом, рубя и круша,
На щепки щиты боевые кроша,
Сын против седого отца,
И каждый стоял до конца.

Трубадур, Кретьен, в последний раз пробегает пальцами по струнам и опускается на стул. Трактир погружается в молчание. Тоскливая мелодия с ее простым напевом все еще гуляет эхом меж грубо сколоченных деревянных лавок и столов. Ей вторит храп мастера Бэкона.

Первым встряхивается Вильям:

– И чем же кончилось? Кто победил? Отец или сын?

Кретьен отвечает:

– Мы не знаем. Песня на этом кончается.

– Это самая печальная песня, что я слышал в своей жизни! – говорит Якоб. – Я едва дослушал!