Рассказ лектора

— Я предложила Вите рай! — вскричала Викторинис. — Я предложила ей сообщество страстных подруг, теснее которого не сыскать! Сообщества, где нет мужей и отцов, где каждая — мать, дочь и сестра разом, где материнство возникает из взаимного проникновения, взаимного касания, где мы обмениваемся лишь кровью, доверием и любовью!

Нельсон втянул голову в плечи.

— Не романтической любовью, — продолжала Викторинис, устремляя на него горящий взгляд, — а телесной, чувственной, в которой нет подавления и ненависти, любовью, в которой мы не плодим детей, но созидаем подруг, в которой в миг перерождения ты моя сестра, возлюбленная, ровня, в которой соблазнительница отдает свое могущество соблазненной…

Голос ее сорвался на рыдания, она повернулась спиной и сжала пальцами худую бледную шею. Плечи вздрагивали, голова поникла; казалось, она уменьшилась в размерах. Нельсон наконец выпрямился, однако видел лишь острую линию ее скулы. Он взглянул на Джилиан. Хотя та и не слышала ни слова, по щекам ее текли слезы, рот раскрылся в беззвучном крике.

— И что произошло? Викторинис повернула к нему голову.

— Я соблазнила Виту, Нельсон. Вернее, попыталась.

— И? — Нельсона передернуло.

— Сказала ей, кто я.

— Залезла рукой к ней под юбку.

Нельсон закатил глаза.

— И?

Викторинис медленно повернулась вокруг своей оси и обратила к нему осунувшееся, постаревшее лицо.

— Вита — мужчина, Нельсон.

Порыв ветра снова затряс деревья. Поземка плясала между Викторинис, Нельсоном и Джилиан. Аспирантка стояла сиротливо, слезы застывали на ее щеках. Викторинис не шевелилась. Нельсон заморгал, челюсть у него отвисла.

— Простите? — сказал он наконец. Поземка закружилась водоворотом, белый смерч взмыл в воздух и унесся к библиотечной башне. Воспоминания мелькали перед Нельсоном, как слайды: Вита в кабинете, сидит, плотно сдвинув колени. Вита у него в доме, играет с дочерьми, бросает мяч по-девчачьи. Вита вжалась в стул на Обеденном семинаре. Вита в махровом халате, колени сведены, руки сжимают халат на горле.

— Это худший вид мужской гордыни, — говорила Викторинис. — Вита считает, что может делать все лучше чем женщины, даже быть женщиной. Что бы ею ни руководило, Витина — как бы это выразиться — философская позиция просто замаскированный патриархатный универсализм. Утверждая, что тендер перформативен, она получает право быть всем, чем пожелает. — Виктория взмахнула руками. — Только мужчина способен додуматься до такой свободы. Вита может считать материальность ловушкой, если ей так угодно; она может играть в дочки-матери, но ей никуда не деться от того, что у нее между ног.

Нельсон лихорадочно вспоминал. При всей ее девичьей робости, он не замечал за Витой ничего соблазнительного — ни упругого изгиба бедер, ни аппетитной лодыжки, ни колыхания груди, ни приятной округлости ниже копчика, — только бесформенная одежда, обвислые свитера, мешковатые брюки, жесткая челка. Однако не было в ней ничего и от гермафродита: ни хриплого голоса, ни пушка над верхней губой, ни кадыка. Если такое возможно, Вита казалась совершенно бесполой.

— Я не играю в то, что я есть, Нельсон, — продолжала Викторинис, — и мне не по вкусу, когда кто-нибудь вроде Виты заявляется и предлагает солидарность — на»сновании чего? Теории? — Она рассмеялась. — Вита хочет превратить свою собственную эпистемологическую дилемму в онтологическую. Ее тянет в одну сторону отсутствие корней, в другую — интеллектуальное тщеславие. Она ценит свой ум превыше всего, однако не может разобраться в себе, тем более — заставить мир признать ее такой, какая она есть. И вместо того чтобы смириться со своей ущербностью или с тем, что в мире есть вещи, недоступные даже интеллектуалам, она попыталась возвести шаткость обозначающего и обозначаемых в фундаментальный принцип. Она опредмечивает собственную панику и хочет доказать, что самый мир порожден смятением.

Нельсон почти не слышал ее. Может быть, неаппетитность Виты как раз доказывает, что Викторинис ошибается — или лжет. Разве мужчина, притворяющийся женщиной, не постарался бы выглядеть как можно более женственно? Разве гомики-проституты не щеголяют формами и гладкой кожей? Разве трансвеститы не складывают губки бантиком и не виляют бедрами?

Новый порыв ветра оцарапал лицо снежной крупой. Вспомнилось, как Вита сжимала руками макушку, словно волосы могут улететь. Нельсон заморгал и снова увидел Викторинис, которая выжидающе молчала.

— Вита — мужчина? — переспросил он.

Викторинис раздраженно вздохнула.

— Я как-то видел фотографию ее брата, — произнес Нельсон. — Так это не брат?

— У Виты нет брата. — Значит, Вита раньше была…

— Да, да, — нетерпеливо сказала Викторинис — Вита была Робином Брейвтайпом.

— Вы уверены? Я хочу сказать, вы нащупали ее… ее… я хотел сказать, вы…

— Ну, у меня не много опыта, профессор, но он напрягся, когда я его коснулась.

— Господи, — выдохнул Нельсон. — Такие вот сестринские узы, да?

— У нее член, Нельсон. Все, что я могу сказать.

Хотя Джилиан их не слышала, Нельсон понизил голос:

— Господи, Виктория, о чем вы думали?