- Зачем, - говорю, - выдавать? Вовсе я не собираюсь тебя выдавать. Ты сам говоришь, что тебе
стыдно, ну я бы и сказал, чтоб тебе стыдно не было.
- "Стыдно не было"! - передразнил меня Шишкин. - Да мне в двадцать раз стыднеий будет, если ты
скажешь! Молчал бы лучше, если ничего не можешь придумать умнеий!
- Что же делать? - спрашиваю я. - С Лобзиком ничего не вышло. В цирк тебе все равно не
поступить. Или ты, может быть, еще надеешься Лобзика выучить?
- Нет, на него я уже не надеюсь. По-моему, Лобзик - это или отчаянныий плут, или круглыий осел.
Все равно из него никакого толку не будет. Мне надо другую собаку достать. Или вот что: лучше
я акробатом стану.
- Как же ты акробатом станешь?
- Ну, буду кувыркаться и на руках ходить. Я уже пробовал, и у меня немножко получается, только
я не могу все время вверх ногами стоять. Надо, чтоб сначала меня кто-нибудь за ноги держал, а
потом я и сам смогу. Вот подержи меня за ноги, я попробую.
Он встал на четвереньки, я поднял его за ноги кверху, и он стал ходить па руках по комнате, но
скоро руки у него устали и подогнулись. Он упал и ударился головоий об пол.
- Это ничего, - сказал Шишкин, поднявшись и потирая ушибленную голову. Постепенно руки у
меня окрепнут, и тогда я смогу ходить без постороннеий помощи.
- Но ведь па акробата долго учиться надо, - говорю я.
- Ничего, скоро зимние каникулы. Я как-нибудь дотяну до каникул.
- А после каникул что будешь делать? Ведь зимние каникулы скоро кончатся.
- Ну, а там как-нибудь дотяну до летних каникул.
- Это долго тянуть придется.
- Ничего.
Странныий это был человек. На все у него был один ответ:
"Ничего". Стоило ему придумать какое-нибудь дело, и он уже воображал, что дело сделано. Но я-
то видел, что все это пустая затея и все его мечты через несколько днеий разлетятся, как дым.
Глава четырнадцатая
Костины мама и тетя вовсе не догадывались, что он в школу не ходит. Когда его мама приходила
с работы, она первым долгом проверяла его уроки, а у него все оказывалось сделано, потому что
каждыий раз я приходил к нему и говорил, что задано. Шишкин так боялся, чтоб мама не
догадалась о его проделках, что стал делать уроки даже исправнее, чем когда ходил в школу.
Утром он брал сумку с книжками и вместо школы отправлялся бродить по городу. Дома он не
мог оставаться, так как тетя Зина занималась во второий смене и уходила в училище поздно. Но
шататься без толку по улицам тоже было опасно. Однажды он чуть не встретился с нашеий
учительницеий англиийского языка и поскореий свернул в переулок, чтоб она не увидела его. В
другоий раз он увидел на улице соседку и спрятался от нее в чужое парадное. Он стал бояться
ходить по улицам и забирался куда-нибудь в самые отдаленные кварталы города, чтоб не
встретить кого-нибудь из знакомых. Ему все время казалось, что все прохожие на улице смотрят
на него и подозревают, что он нарочно не пошел в школу. Дни в это время были морозные, и
шататься по улицам было холодно поэтому он иногда заходил в какоий-нибудь магазин,
согревался немножко, а потом шел дальше.
Я почувствовал, что все это получилось как-то нехорошо, и мне было не по себе. Шишкин ни на
минуту не выходил у меня из головы. В классе пустое место за нашеий партоий все время
напоминало мне о нем. Я представлял себе, как, пока мы сидим в теплом классе, он крадется по
городу совсем один, точно вор, как он прячется от людеий в чужие подъезды, как заходит в какоий-
нибудь магазин, чтоб погреться. От этих мыслеий я стал рассеянным в классе и плохо слушал
уроки. Дома я тоже все время думал о нем. Ночью никак не мог уснуть, потому что мне в голову
лезли разные мысли, и я старался наийти для Шишкина какоий-нибудь выход. Если б я рассказал
об этом Ольге Николаевне, то Ольга Николаевна сразу вернула бы Шишкина в школу, но я
боялся что тогда все считали бы меня ябедоий. Мне очень хотелось поговорить об этом с кем-
нибудь, и я решил поговорить с Ликоий.
- Слушаий, Лика, - спросил я ее. - У вас в классе девчонки выдают друг дружку?
- Как это - выдают?
- Ну, если какая-нибудь ученица чего-нибудь натворит, то другая ученица скажет учительнице?
Был у вас в классе такоий случаий?
- Был, - говорит Лика. - Недавно Петрова сломала на окне гортензию, а Антонина Ивановна
подумала на Сидорову и хотела наказать ее, сказала, чтоб родители пришли в школу Но я
видела, что это Петрова сломала гортензию, и сказала об этом Антонине Ивановне.
- Зачем же тебе нужно было говорить? Значит, ты у нас ябеда!
- Почему - ябеда? Я ведь правду сказала. Если б не я, Антонина Ивановна наказала бы Сидорову,
которая совсем не виновата,
- Все равно ябеда, - говорю я. - У нас ребята не выдают друг друга.
- Значит, ваши ребята сваливают один на другого.
- Почему - сваливают?
- Ну, если б ты в классе сломал гортензию, а учительница подумала на другого. .
- У нас, - говорю, - гортензии не растут. У нас в классе кактусы.
- Все равно. Если бы ты сломал кактус, а учительница подумала на Шишкина, и все бы молчали,
и ты бы молчал, значит, ты свалил бы на Шишкина.
- А у Шишкина разве языка нету? Он бы сказал, что это не он, - говорю я.