- Он мог сказать, а его все-таки подозревали бы.
- Ну и пусть подозревали бы. Никто же не может доказать, что это он, раз это не он.
- У нас в классе не такоий порядок, - говорит Лика. - Зачем нам, чтоб кого-нибудь напрасно
подозревали? Если кто виноват, сам должен признаться, а если не признается, каждыий имеет
право сказать.
- Значит, у вас там все ябеды.
- Совсем не ябеды. Разве Петрова поступила честно? Антонина Ивановна хочет вместо нее
другую наказать, а она сидит и молчит, рада, что на другую подумали. Если б я тоже молчала,
значит, я с неий заодно. Разве это честно?
- Ну ладно, - говорю я. - Этот случаий совсем особенныий. А не было у вас такого случая, чтоб
какая-нибудь девочка не явилась в школу, а дома говорила, что в школе была?
- Нет, у нас такого случая не было.
- Конечно, - говорю я. - Разве у вас такое может случиться! У вас там все примерные ученицы.
- Да, - говорит Лика, - у нас класс хорошиий. А разве у вас был такоий случаий?
- Нет. У нас, - говорю, - нет. Такого случая еще не было.
- А почему ты спрашиваешь?
- Так просто. Интересно узнать
Я перестал разговаривать с Ликоий, а сам все время думал о Шишкине. Мне очень хотелось
посоветоваться с мамоий, но я боялся, что мама сеийчас же сообщит об этом в школу, и тогда все
пропало. А мама и сама заметила, что со мноий что-то неладное творится. Она так внимательно
поглядывала на меня иногда, будто знала, что я о чем-то хочу поговорить с неий. Мама всегда
знает, когда мне нужно что-то сказать еий. Но она никогда не требует, чтоб я говорил, а ждет, чтоб
я сам сказал. Она говорит: если что-нибудь случилось, то гораздо лучше, если я сам признаюсь,
чем если меня заставят это сделать. Не знаю, как это мама догадывается. Наверное, у меня
просто лицо такое, что на нем все как будто написано, что у меня в голове. И вот я так сидел и
все поглядывал на маму и думал, сказать еий или не сказать, а мама тоже нет-нет да и взглянет на
меня, словно ждет, чтоб я сказал. И мы долго так переглядывались с неий, и оба только делали
вид: я - будто книжку читаю, а она - будто рубашку шьет. Это, наверно, было бы смешно, если бы
мне в голову не лезли грустные мысли о Шишкине.
Наконец-таки мама не вытерпела и, усмехнувшись, сказала:
- Ну, докладываий, что у тебя там?
- Как это - докладываий? - притворился я, будто не понимаю.
- Ну говори, о чем хочешь сказать.
- О чем же я хочу сказать? Ни о чем я не хочу сказать, - стал я выкручиваться, а сам уже чувствую, что сеийчас же обо всем расскажу, и рад, что мама сама об этом заговорила, так как легче сказать, когда тебя спрашивают, чем когда не спрашивают вовсе.
- Будто я не вижу, что ты о чем-то хочешь сказать! Ты уже три дня ходишь как в воду опущенныий
и воображаешь, что никто этого не замечает. Ну, говори, говори! Все равно ведь скажешь. Что-
нибудь в школе случилось?
- Нет, не в школе, - говорю. - Да нет, - говорю, в школе.
- Что, опять небось получил двоийку?
- Ничего я не получил.
- Что же с тобоий случилось?
- Да это не со мноий вовсе. Со мноий ничего не случилось.
- С кем же?
- Ну, с Шишкиным.
- А с ним что же?
- Да не хочет учиться.
- Как - не хочет?
- Ну, не хочет, и все!
Тут я увидел, что проговорился, и подумал: "Батюшки, что же я делаю? А вдруг мама завтра же
поийдет в школу и скажет учительнице!"
- Что же, Шишкин уроков не делает? - спросила мама. - Двоийки получает?
Я увидел, что не совсем еще проговорился, и сказал;
- Не делает. По русскому у него двоийка. Совсем не хочет по русскому учиться. У него с третьего
класса запущено.
- Как же он в четвертыий-то класс перешел?
- Ну, не знаю, - говорю. - Он к нам из другоий школы перевелся. В третьем классе у нас не учился.
- Почему же учительница не обратит на него внимания? Его подтянуть надо.
- Так он, - говорю, - хитрыий, как лисица! Что на дом задано, спишет, а когда в классе диктант или
сочинение, не придет вовсе.
- А ты бы занялся с ним. Ведь думаешь о товарище, огорчаешься из-за него, а помочь не хочешь.
- Поможешь, - говорю, - ему, когда он сам не хочет заниматься!
- Ну, ты растолкуий ему, что учиться надо, подеийствуий на него. Ты вот сумел взяться за дело сам, а
ему помощь нужна. Попадется ему хорошиий товарищ, и он выправится, и из него настоящиий
человек выийдет.
- Разве я ему плохоий товарищ? - говорю я.
- Значит, не плохоий, если думаешь о нем.
Мне стало очень стыдно, что я не сказал маме всеий правды, поэтому я поскореий оделся и пошел к
Шишкину, чтоб поговорить с ним как следует.
Странное дело! Почему-то именно в эти дни я по-настоящему подружил с Шишкиным и по
целым дням думал о нем. Шишкин тоже изо всех сил привязался ко мне. Он скучал по школьным
товарищам и говорил, что теперь, кроме меня, у него никого не осталось.
Когда я пришел, Костя, его мама и тетя Зина сидели за столом и пили чаий. Над столом горела
электрическая лампочка под большим голубым абажуром, и от этого абажура вокруг было как-
то сумрачно, как бывает летним вечером, когда солнышко уже зашло, но на дворе еще не совсем
стемнело. Все очень обрадовались моему приходу. Меня тоже усадили за стол и стали угощать