Рассказ о непокое

Подобных сравнений и противопоставлений можно привести без числа. Конечно, ваплитовцы носились с лозунгом "романтизма", вуспповцы — "реализма". А между тем в те первые годы первым дыханием истинной романтики повеяло в прозе стоявшего вне всяких групп Головко, а струя реализма в пооктябрьскую прозу хлынула от такого же внегруппового в те годы, всеми антагонистическими группами унижаемого, "еще дореволюционного" Степана Васильченко.

И если, скажем, в те годы ожесточенно ругали Йогансена за формализм, а Яновского за эстетство, то такие же, как у Йогансена, формальные поиски в области языка и стиля были присущи и тогдашним произведениям Костя Гордиенко, которые считались правоверными, потому что принадлежали перу вуспповца, и вовсе оставалось вне внимания тогдашней критики эстетство, скажем, первых произведений Первомайского, потому что был он молодняковцем. Характерно, что позднее — после одной из очередных перегруппировок, — такие обвинения в формализме и в эстетстве были предъявлены и Гордиенко и Первомайскому.

Без конца можно приводить примеры подобной смены критических оценок, вызванных вовсе не сменой стиля произведений, а лишь сменой литературных ситуаций.

Да, это действительно было так: произведения писателей, принадлежащих к разным, даже антагонистическим организациям, иной раз не отличались формально, а часто и идейно, — идейные различия (да и разность формальных устремлений) существовали чаще всего в декларациях каждого писателя в отдельности и целых литературных групп (разумеется, чаще всего, но не всегда; здесь тоже не надо упрощать: были и принципиальные расхождения в направленности творчества).

Не диво, что в критических исследованиях, написанных о тех временах, критики и литературоведы даже остерегаются причислять писателей к топ или иной организации, а творчество их предпочитают разверстывать по рубрикам только тематическим: книги о рабочем классе, о деревне, об интеллигенции и т. д.

И все-таки многочисленность группировок была закономерна для той поры: ведь новый литературный период только начался, новая революционная литература только зарождалась, и никто еще не знал и знать не мог, как и какие искать ей пути. Была такай раздробленность и полезна, потому что добрый десяток лет шла постоянная и бесконечная литературная дискуссия — ведь только в споре рождается истина. А истину ту — метод революционной, коммунистического направления, литературы — найти было необходимо! И пожалуй, — я во всяком случае так думаю — тогдашняя бесконечная дискуссия и борьба взглядов со всеми ее огрехами, грехами и ошибками способствовала становлению советской литературы.

История литературы освещает и анализирует литературные факты и события того времени, — вдумчивый читатель имеет ныне возможность спокойно листать страницы истории. Но не все, он не все было легко и просто в тот период первых поисков и первых споров; точнее говоря — все было непросто и все было нелегко: было неспокойно. В горячке не все и не всегда выходило складно, в запальчивости нередки были промахи, а иногда допускались и серьезные ошибки. Противника-антагониста тогда били со всего размаха. Случалось, что с водой выплескивали из корыта и ребенка. Рубили лес — и летели щепки, и эти щепки иной раз были ценнее самого дерева. Нельзя забывать о времени, когда это происходило, и про особую обстановку того времени: Октябрьская революция победила политически, шла жестокая борьба за победу экономическую, а на идеологическом фронте разгорались ожесточенные, иногда прямо-таки кровопролитные бои. Политический враг плотно окружал нашу страну, идейный был и в самой стране. Временами он признавал себя побежденным и складывал оружие, а потом — тишком, тайком — снова брался за него… Иногда он приспосабливался — и в обличье якобы единомышленника, в маске смиренной, хоть к ране прикладывай — старался доказать, что, мол, все-таки "мой верх". И такие приспособленцы то и дело пытались протащить свои антипартийные контрреволюционные идейки даже через внутрипартийные дискуссии. В области национальнокультурного строительства нанесла немалый вред целая серия таких вражеских вылазок. Псевдо-"интернационалисты" — пятаковского, великодержавного толка — рьяно пропагандировали в теории и отстаивали на практике культурного строительства идеи ускоренного слияния наций и поглощения нацией сильнейшей культуры национальных меньшинств. Украинские националисты, которые в сумятице гражданской войны и первых лет мирного восстановления тоже сумели кое-где проникнуть в партийные ряды и государственный аппарат, носились с фантастическими идеями украинской автаркии.

Словом, классовый враг действовал и тайно и открыто: вражеское наступление велось и окольными путями, и с флангов, и прямо в лоб. Естественно, что все эти процессы — проявления классовой борьбы — отражались и в искусстве, особенно в передовой его области — в литературе. Понятно, что проявлялись эти процессы и в личных настроениях литераторов, особенно в закулисных пересудах.

Приведу для примера характерную иллюстрацию.