Рассказ о непокое

Письмо Максима Горького (он жил тогда на Капри) издательству "Книгоспілка", в котором Алексей Максимович не давал согласия на издание неизвестного ему перевода романа "Мать" (перевод Варавы-Кобца), националисты истолковали, как запрещение Горьким вообще переводить его произведения на украинский язык. И был широко пущен слух о якобы антиукраинских и великодержавных настроениях Горького.

Вот какие кривотолки находили себе место в общем течении идейной борьбы.

Разумеется, вражеские концепции встречали тогда беспощадный отпор, обывательское упадочничество — резкую критику, либеральное примиренчество — суровый приговор, аполитичность — презрение. Но ситуации бывали очень уж сложные и запутанные, а опыта и умения в них ориентироваться — идейной закалки и марксистской подкованности — еще ой как не хватало, вот и происходили то и дело обидные, иной раз непоправимые казусы. Бывало, что вражеской признавалась концепция, которую еще просто не успели понять; примиренчеством считалось нежелание хаять все, что осуждали вуспповские лидеры, официальное напостовство; ярлык злостной аполитичности налепляли на скромное желание уйти с головой в творческую работу.

Так обстояло дело на центральных литературных позициях: ВУСПП — против всех остальных, лишь "Плуг" еще иногда снисходительно похлопывался по плечу и приглашался выступать единым фронтом против всего попутнического конгломерата. ВУСПП с "Молодняком" и "Плугом" против всех остальных — это и было главное направление, и естественно, что и максимум успехов и достижений и максимум огрехов и промахов (а иногда промах — это удар по своим!) был именно здесь.

Вот так и создалось положение, когда Центральный Комитет партии вынужден был констатировать: тормоз на пути художественного творчества… опасность превращения в средство культивирования кружковой замкнутости… отрыв от политических задач современности… от значительных групп писателей и художников, сочувствующих социалистическому строительству…

К этой значительной группе "попутчиков", как называли тогда всех, кто не был в ВУСППе и его окрестностях, принадлежали и мы все — со всеми нашими ошибками и промахами, несогласиями и возражениями, а также достижениями, а кое в чем и преимуществами. Мы все — это были бывшие ваплитовцы, пролитфронтовцы, коммункультовцы, авангардовцы и иже с ними.

И характерно: многие из тех, кого в пылу борьбы и склок записали в "попутчики", и были, собственно, основателями и активными деятелями литературных групп или организаций, которые первыми назвали себя пролетарскими и чьи первые творческие выступления — в революционном, пролетарском, интернационалистическом духе — относились преимущественно еще к годам гражданской войны, свершались, так сказать, на "баррикадах вооруженной классовой борьбы" или сразу же после ликвидации фронтов. Первыми же эти рожденные революцией украинские литераторы объявили и беспощадную "ортодоксальную" войну буржуазному искусству. И — подобно позднейшей формации "ортодоксов" вуспповцев — тоже проводили эту борьбу очертя голову, рубя с плеча, иной раз сваливая все в одну кучу "буржуазного искусства" и отрицая достоинства классического наследия, необходимость овладения им и использования для искусства пролетарского. История повторялась — повторялась очень уж быстро, потому что очень быстрым темпом происходили все революционно-социальные преобразования в жизни: для "смены" литературного поколения достаточно было каких-нибудь пяти — десяти лет: нам, "попутчикам", уже отводилось место только в литературном прошлом. А ведь были мы и по возрасту молоды, и творческая жизнь каша, собственно, только-только начиналась.

Вот почему постановление ЦК вызвало в попутнических группах такую неподдельную радость. К тому же, признаться, оно давало нам и известную "фору": за противником нашим — впервые! — тоже признаны огрехи и ошибки; ВУСПП уже не был ни безупречным, ни святым, а нас снова признали равными среди равных: нам поверили!

Как же было не радоваться?

Вспоминаю, как через несколько дней ("разъяснения" постановления ЦК уже были получены!) к Йогансену пришел Кулик — он был назначен председателем Оргкомитета будущего Союза советских писателей Украины. Еще неделю назад он громил нас всех гуртом и каждого в отдельности, никак не в силах решить, в какую же категорию перевести нас из "попутчиков" — в "союзники" или "враги", а теперь он… сам пришел к Йогансену и попросил позвать Слисаренко и меня.

Мы пришли. Иван Юлианович чувствовал себя неловко. Он краснел и бледнел. Мы боялись, чтоб не случилось, как на последнем литературном диспуте в Доме Блакитного: Кулик выступал и, услышав неодобрительную реплику, упал в обморок. Нет, до обморока было далеко, но Иван Юлианович очень волновался — дергал бородку и покусывал усики.

— Друзья! — сказал Иван Юлианович, — Партия решила наш спор. Ошибки допускали и вы и мы. Но мудрость партии неисчерпаема: мы должны работать вместе, помогая друг другу… Давайте ж не будем возвра-шаться к прошлому и считать раны — это будет всего умнее и целесообразнее. Согласны?