Рассказ об одной экспедиции

В этот период мусульманское духовенство в большинстве своем относилось к советской власти резко отрицательно, Джурбай же после революции сразу стал на сторону советской власти. Почему это произошло - трудно сказать, возможно, потому, что он был беден, возможно, потому, что был правдоискателем.

Кроме всего прочего, он отличался удивительным оптимизмом. Его беспредельная вера в людей, пожалуй, граничила с неосмотрительностью, но этим он и привлекал многих к себе.

Джурбай подсел к нам, и мы рассказали ему обо всем. Он долго думал, а потом вдруг решил, что поедет к басмачам.

Напрасно мы уговаривали его не ездить, доказывали ему, что это просто безумие.

- Я должен поговорить с ними,- сказал он.-Ничего, там есть мои родственники.

Мы не смогли его остановить.

Оставив нам малыша, Джурбай сел на коня и, громко крича что-то, поехал к басмачам. Они не стреляли.

Мальчик спал на полушубке, потом проснулся, поплакал, опять заснул. Шел час за часом, сверкал снег, мягко журчала река, тени становились длиннее. Перед самым вечером вдали показалась лошадь. Она то останавливалась, то петляла. Только в сумерках она подошла к нам. К ее спине был привязан труп замученного Джурбая. Дорого заплатил Джурбай за свое простодушие.

Мы шли всю ночь, ведя лошадей. Опять мело, опять крутил буран, откуда-то из темноты стреляли. Только на следующий день наши преследователи отстали. К вечеру мы привезли тело Джурбая в его аул. Там уже все знали. Имя Джурбая шло впереди нас.

Я уехал первый, и только потом узнал, что Люба за эти дни так прикипела сердцем к малышу, что не смогла с ним расстаться.

И вот теперь стоял передо мной этот сильный и красивый мужчина с лицом монгольского воина, в спортивном костюме самой последней моды, москвич, родившийся на Памире, киргиз, не понимавший ни слова по-киргизски.

- Знаешь,- сказал я ему,- я очень рад, что вижу тебя, и вдвойне рад оттого, что вижу тебя здесь, на Памире.

- Да,- задумчиво произнес Джурбай,- отец в

Москве часто говорил, чтобы я поехал, посмотрел, подумал и сам выбрал, где мое место.

- А сейчас где они, в Москве? - спросил я.

- Нет их уже,- потупившись ответил Джурбай.

После этого разговора в Оше прошло много месяцев.

Сменялись времена года, как-то менялись и люди.

По склону шел ветер, светило яркое солнце, и некогда было сидеть, предаваясь воспоминаниям, надо было действовать.

Дав ребятам задание, я быстро сбежал вниз со склона, туда, где ждала машина. Наш шофер Обсамат лежал на вытащенных из кабины сиденьях и снисходительно беседовал с двумя колхозницами, которые чинно расположились напротив. У Обсамата был настолько нахально-снисходительный вид, что я со злорадством молча ткнул пальцем в расползшиеся листы задней рессоры. Но Обсамата трудно смутить.

- Это ничего,- сказал он,- сейчас будет рессора.

Но «сей час» оказался долгим. Мы несколько часов пролежали под машиной. Сначала отвинчивали рессору, потом долго выколачивали центральный болт, потом забивали его в рессору. За это время похолодало, начали мерзнуть - ведь мы лежали на мерзлой земле, а сбоку еще прихватывало резким ветром!

Только к вечеру мы наконец тронулись. Солнце закатывалось. Не видно было ни одной птицы, пролет прекратился. Хлестал холодный ветер, шумел Зор-куль, набегая мутными волнами на берег.

А позже вечером, когда мы уже добрались до лагеря, ветер так усилился, что наша большая палатка вся тряслась от его налетающих порывов. Я долго сидел и писал, прислушиваясь к завыванию ветра.

- Почему это,- сказала Нина,- когда дует ветер, всегда как-то тревожно, всегда ждешь чего-то плохого?

Мы промолчали. Было ясно, что погода портилась не на шутку.

На рассвете я выглянул наружу - все бело! На палатке сплошным слоем лежал снег. Наш пес Бельчик, спавший у входа, весь занесен снегом.

Снег продолжал шуршать по палатке. Гонимый сильным ветром, он несся почти параллельно земле.

«Неужели уже зима, неужели не успели, неужели не кончим»,- с тоской подумал я.

Погода была такая, что даже оба наши зоолога, Валя и Салом, не вышли на добычу. У них интересные отношения: с одной стороны - приятели, и специальность одна, оба птичек собирают, спят рядом, выпивают по случаю вместе, но на работе - соперники! Охотятся, как правило, врозь. Вечером, когда ботаники усаживаются перебирать растения, зоологи так же вытаскивают свои вьючные ящики. Раскладывают на них вату, скальпели, мышьяк, все необходимое для того, чтобы снимать шкурки с птиц, чистить их черепа. Оба искоса посматривают друг на друга: что-то добыл соперник, но не спешат показывать свою добычу.

- Что у тебя сегодня?-наконец не выдержав, спрашивает один.

- Да так, ничего особенного,- безучастным тоном отвечает другой и вытаскивает из рюкзака индийского гуся. И вся палатка ахает от восхищения.

- Ну что ты, это здорово! Это очень интересно! - и они принимаются разглядывать его, мерить.

- А у тебя что?

- Да так, пустяки,- и из мешка небрежно извлекается сова (сова здесь большая редкость).

- Черт возьми, неплохо! - поджимая губы, говорит соперник.