Дорога, пройдя по заселенной части острова, удалялась затем в необитаемую зеленую чащу. Мы ехали по узкой пыльной тропинке. Слева заросли подымались вверх, справа они спускались вниз к морю. Встречались поляны с диковинными желтыми и красными цветами. Внизу блестело море. Иногда дорога спускалась к самой воде. Мы останавливались и купались. Неподвижная и прозрачная, как стекло, вода. Видны были водоросли на дне и рыбки, которые, вильнув хвостом, скрывались в водорослях, а затем вновь появлялись. Нигде кругом не было ни души. Это действительно был райский мир. С ослепительным солнцем, стоящим высоко над горизонтом.
В нашей компании обычно был мальчик Сережа, подтянутый, хорошо воспитанный, шаркающий ножкой и целовавший даме ручку, когда здоровался и прощался. Был еще один мальчик, молчаливый, завороженный всей этой окружающей нас красотой. Был мальчик Моня лет тринадцати с толстым носом. У него был вид человека, все испытавшего и ничему не удивляющегося. Турецкий мальчик, наш проводник, что-то лепетал на непонятном языке и показывал руками, что, мол, нам надо ехать дальше.
Однажды к мальчишеской компании решил присоединиться отчим, желавший посмотреть остров с другой стороны. Он грузно сел на ослика. Несмотря на хворостину, консервную банку с камешком и дикое гикание мальчишки-проводника, осел не двигался с места. Кончилось тем, что ослик сел, протянув вперед передние ноги, и Алексей Николаевич оказался стоящим на земле на растопыренных ногах. От прогулки на ослике отчиму пришлось отказаться.
Кроме развлечений у меня на острове Халки были и обязанности. Одна из генеральских жен решила, что нельзя допустить, чтобы дети русских беженцев забывали родину. Она организовала группу из нескольких мальчиков: преподавали русский язык, закон божий и историю России. Основным преподавателем была сама генеральша, но нашлись еще два-три добровольных преподавателя. Дело, конечно, осложнялось тем, что не было ни книг, ни учебников. Приходилось довольствоваться фантазией учителей. В группу входили только дети титулованных родителей (я в том числе) и высших воинских чинов.
Все шло хорошо до тех пор, пока я не проговорился кому-то из товарищей, что, во-первых, мне не семь лет, а десять, и, во-вторых, что моя фамилия не Толстой и я, следовательно, не граф. Это дошло до генеральши. Взволнованная, она пришла объясняться к родителям. В какое, мол, положение ее поставили! Что она скажет князю такому-то? Как она будет смотреть в глаза графине такой-то? Какой обман, какой позор!
Я в это время был на улице и слышал через открытые окна нашей комнаты, как отчим кричал на генеральшу, затопал ногами и выгнал ее из дома. Генеральша, гордая и прямая, как жердь, шла от нашего дома с трясущимся подбородком и сверкающими от злости глазами, в состоянии, близком к истерике.
Я, конечно, перестал ходить в группу. Отчим решил сам заняться моим образованием. Прежде всего, он осведомился, что я читаю. Я читал тогда с увлечением неизвестно как ко мне попавшую книгу А. К. Толстого «Князь Серебряный». Отчим не любил своего однофамильца. Чтобы не развивать у меня дурного литературного вкуса, к глубокому моему огорчению, у меня отобрали «Князя Серебряного» и куда-то запрятали. Затем отчим велел мне спрягать глагол «быть»: я есмь, ты еси, он есть и т.д. Я со слезами на глазах повторял без конца: я есмь, ты еси, он есть, мы есьмы, вы есте, они суть, не понимая, зачем это нужно, ибо никто так не говорит.
На этом мое образование закончилось. Про спряжение глагола «быть» отчим забыл. Я, конечно, не напоминал. Чем-чем, но педагогическими способностями мои родители не обладали. Через много лет, когда отчима выбрали в действительные члены Академии педагогических наук СССР, я с грустью вспоминал первые его педагогические опыты летом 1919 года на острове Халки.
Питались мы на острове Халки довольно скромно и беспорядочно. Иногда Юлия Ивановна готовила что-нибудь на хозяйской кухне. Однажды Юлия Ивановна и мама задумали сделать плов из баранины с рисом. Об этом говорили несколько дней. И вот, наконец, Юлия Ивановна вошла в комнату, неся огромный противень с пловом. И мама, и Юлия Ивановна растерялись: неизвестно было, куда поставить противень. В комнате были две кровати, маленький диванчик, крохотный шатающийся столик и платяной шкаф. Для плова явно не было места. После некоторых раздумий его поместили под кроватью. Там он простоял несколько дней, пока его не съели.
Остров Халки, как я уже упоминал, — это один из целой группы островов в Мраморном море, носящих общее название «Принцевы острова». Справа от нас, если смотреть в сторону Константинополя, километрах в десяти-пятнадцати был расположен большой живописный остров Принкипо. Слева, совсем близко от Халки, — маленький каменистый пустой островок, название которого я не помню и грустную историю которого я расскажу позже.