Рассказ предка

Один способ подчеркнуть наше нынешнее невежество состоит в том, чтобы поинтересоваться, если бы эволюция должна была повториться от докембрия, когда ранние эукариотические клетки были уже сформированы, на что были бы похожи организмы через один или два миллиарда лет. И, если бы эксперимент был повторен несметное число раз, какие свойства организмов неоднократно возникали бы, а какие были бы редкими, какие свойства складывались бы в эволюции легко, а какие с трудом? Основной недостаток нашего нынешнего рассуждения об эволюции состоит в том, что она не заставляет нас ставить такие вопросы, хотя ответы могли бы, по сути, привести к глубокому пониманию ожидаемых признаков организмов.

Мне особенно нравится статистическое условие Кауфмана. Он предусматривает не только один мысленный эксперимент, но и статистическую совокупность мысленных экспериментов в поисках общих законов жизни, в отличие от частных проявлений отдельных жизней. Вопрос Кауфмана близок к научно-фантастическому вопросу о том, на что могла бы быть похожа жизнь на других планетах – хотя на других планетах стартовые и действующие условия будут иными. На большой планете сила тяжести наложила бы целую новую систему давлений отбора. Животные размером с пауков не могли бы иметь тонких конечностей (они сломались бы под весом), а нуждались бы в поддержке крепких, похожих на стволы деревьев вертикальных столбов, на которых стоят наши слоны. И наоборот, на меньшей планете животные размером со слонов, но легкого телосложения, могли бы носиться и прыгать по поверхности, как прыгающие пауки. Эти предсказания относительно строения тела будут применимы ко всей статистической совокупности миров с высокой силой тяжести и ко всей статистической совокупности миров с малой силой тяжести.

Сила тяжести – изначально данное условие планеты, на которое не может влиять жизнь. Также ее расстояние до центральной звезды. Также скорость ее вращения, которая определяет длину дня. Также наклон ее оси, который на такой планете как наша, с его почти круглой орбитой, является главным определяющим фактором сезонов. На планете с орбитой, далекой от круговой, такой как Плутон, кардинальное изменение расстояния до центральной звезды было бы намного более существенным фактором, определяющим сезонность. Наличие, расстояние, масса и орбита луны или лун оказывает тонкое, но сильное влияние на жизнь через приливы и отливы. Все эти факторы – исходные данные, не находящиеся под влиянием жизни, и поэтому рассматриваются как постоянные в последовательных повторениях мысленного эксперимента Кауфмана.

Прежние поколения ученых рассматривали бы погоду и химический состав атмосферы также как исходные данные. Теперь мы знаем, что атмосфера, особенно высокое содержание в ней кислорода и низкое содержание углерода, обусловлена жизнью. Таким образом, наш мысленный эксперимент должен учесть возможность, что в последовательных повторениях эволюции атмосфера могла бы измениться под влиянием каких-либо форм развивающейся жизни. Жизнь могла таким образом влиять на погоду и даже на большие климатические происшествия, такие как ледниковые периоды и засухи (Мой покойный коллега У. Д. Гамильтон, который был прав слишком много раз, чтобы его осмеивать, предположил, что облака и дождь – адаптация, произведенная микроорганизмами для своего собственного рассеивания.).

Насколько мы знаем, самые глубинные области Земли остаются незатронутыми жизненной пеной с ее поверхности. Но мысленные эксперименты по перезапуску эволюции должны признать возможные различия в ходе тектонических событий, и, следовательно, в истории расположения континентов. Интересный вопрос, должны ли быть представлены события вулканизма, землетрясений и бомбардировок из космоса, чтобы получить одинаковые последовательные перезапуски Кауфмана. Вероятно, разумно рассматривать тектонику и астрономические столкновения как важные переменные, которые могут быть усреднены, если мы представим себе достаточно большую статистическую совокупность перезапусков.