Я никогда не видел серьезных причин сомневаться относительно следующего суждения: макроэволюция представляет собой множество небольших частиц микроэволюции, соединенных непрерывной цепью в течение геологического времени, и она может быть обнаружена с помощью окаменелостей вместо генетических образцов. Однако могли иметь место – и я в это верю – главные события в эволюционной истории, после которых изменяется самая природа самой эволюции. Можно сказать, эволюционировала сама эволюция. Пока что в этой главе прогресс подразумевал отдельные организмы, которые становятся лучше в течение эволюционного времени, делая то, что делают особи, которые выживают и размножаются. Но мы можем также допустить изменения в феномене самой эволюции. Могла ли сама эволюция улучшиться, делая что-то – что эволюция делает – с течением истории? Является ли недавняя эволюция в некотором роде усовершенствованием ранней эволюции? Эволюционируют ли существа, чтобы улучшить не только свою способность выживать и размножаться, но и способность эволюционировать своей линии? Существует ли эволюция способности эволюционировать?
Я выдумал фразу «эволюция способности эволюционировать» в работе, опубликованной на слушаниях 1987 года Первой конференции по искусственной жизни. Искусственная жизнь была недавно придумана благодаря слиянию других дисциплин, в частности биологии, физики и информатики, основана мечтательным физиком Кристофером Лэнгтоном (Chrostopher Langton), который был редактором слушаний. Начиная с моей работы, но, вероятно, не из-за нее, эволюция способности эволюционировать стала очень обсуждаемой темой среди студентов и биологии, и искусственной жизни. Прежде, чем я использовал это словосочетание, идея была предложена другими. Например, американский ихтиолог Карел Ф. Лайем (Karel F. Liem) в 1973 году использовал словосочетание «предполагаемая адаптация» для принципиально нового челюстного аппарата рыб цихлид, который позволил им, как описано в их рассказе, так внезапно и взрывоподобно эволюционировать в сотни видов во всех Больших африканских озерах. Я должен сказать, предположения Лайема выходят за пределы идеи предадаптации. Предадаптация – это то, что первоначально развивается для одной цели и кооптируется для другой. Предполагаемая адаптация Лайема и моя эволюция способности эволюционировать выдвигают предположение, что она не только кооптируется для новой функции, но и высвобождает новую вспышку расходящейся эволюции. Я предполагаю постоянную и даже прогрессивную тенденцию к улучшениям в течение эволюции.
В 1987 году идея эволюции способности эволюционировать была несколько еретической, особенно для меня как предполагаемого «ультрадарвиниста». Я оказался в необычной ситуации, защищая идею, и в то же время, извиняясь за нее перед людьми, которые не могли понять, почему она нуждается в каких-либо извинениях. Теперь это очень обсуждаемая тема, и другие увлеклись ею дальше, чем я когда-либо предвидел, например, клеточные биологи Марк Кирхнер и Джон Герхарт (Marc Kirschner and John Gerhart) и эволюционный энтомолог Мэри Джейн Вест-Эберхард в ее авторитетной книге «Пластичность развития и эволюция».
Что делает организм хорошим при развитии, помимо обладания способностью к выживанию и размножению? Сначала пример. Мы уже столкнулись с идеей, что островной архипелаг является мастерской видообразования. Если острова расположены достаточно далеко друг от друга, чтобы допустить случайные миграции, но достаточно обособлены, чтобы предоставить время для эволюционного расхождения между миграциями, у нас есть рецепт для видообразования, которое является первым шагом к эволюционной радиации. Но насколько они обособлены? Как далеко это «достаточно далеко»? Это зависит от локомоторной силы животных. Для мокрицы разделение несколькими ярдами эквивалентно разделению многими милями для летающей птицы или летучей мыши. Галапагосские острова располагаются с промежутками, как раз подходящими для расходящейся эволюции маленьких птиц, таких как вьюрки Дарвина, не обязательно для расходящейся эволюции вообще. С этой целью, разделение островов должно быть измерено не в абсолютных единицах, а в единицах способности к путешествию, калиброванных в зависимости от разновидности животного, о котором мы говорим – как с ирландским лодочником, который, когда мои родители спросили его, каково расстояние до острова Большой Бласкет, ответил, «приблизительно три мили по хорошей погоде».