После долгих месяцев удушающей рефлексии я наконец решил, что мне нужно уехать из Сиэтла и привести мысли в порядок, поэтому отправился в уголок земли, который всегда обожал, место безмятежности и естественной красоты, в котором я надеялся найти какое-то исцеление от своей сломанной жизни дома: Кольцо Керри, великолепный отдаленный район на юго-западе Ирландии. Кольцо Керри — это возвращение к тому, чем Земля должна была быть тысячи лет назад, до того, как человек разрезал ее на бетонные участки и многолюдные улицы. Там, над прибрежными пейзажами и приморскими деревнями, на много миль простираются зеленые поля, там царят спокойствие и умиротворение, столь нужные мне, чтобы переоценить свою жизнь и начать все сначала. Однажды я уже там бывал и провел неделю за рулем с мамой и сестрой, путешествуя из Дублина в Дингл перед выступлением Nirvana на фестивале в Ридинге в 1992 году (наше последнее выступление в Великобритании), и этот ландшафт оставил неизгладимый след в моей душе. Может быть, во мне говорило ирландское происхождение матери, а может быть, это ритм жизни, похожий на ритм жизни в сельских районах Вирджинии, где я ходил на охоту в детстве, — но, что бы это ни было, в той тишине и изоляции я чувствовал себя как дома. И сейчас мне было это очень нужно.
Однажды, путешествуя на взятом напрокат автомобиле по ухабам и глубоким колеям далекой проселочной дороги, я заметил вдалеке молодого автостопщика. По его длинным, грязным волосам и огромной куртке я мог сказать, что он рокер и, находясь за много миль от ближайшего города, отчаянно нуждался в том, чтобы его подбросили до места назначения. Я решил, что любезно подвезу его, но затем увидел то, что мгновенно заставило меня передумать.
На нем была футболка с Куртом Кобейном.
Волна тревоги окатила меня, словно удар от электрического стула, и я промчался мимо, опустив голову, молясь, чтобы он меня не узнал. Руки тряслись, и я чувствовал, как физически подкатывает тошнота, меня захлестывала ужасающая паническая атака. Я отчаянно пытался исчезнуть в самом отдаленном районе, который только мог найти, и разобраться в жизни, перевернувшейся с ног на голову всего несколько месяцев назад, — а в ответ на меня смотрело лицо Курта, почти как напоминание о том, что, как бы далеко я ни сбежал, от прошлого не уйти.
Этот момент все изменил.
Я прилетел обратно в Штаты и решил, что пора вернуться к работе. Без группы или какого-либо реального генерального плана, я ушел в то, где чувствовал себя наиболее комфортно: записывал песни в одиночестве. Я научился этому в двенадцать лет, с помощью двух кассетных магнитофонов, старой гитары и нескольких кастрюль и сковородок. Метод прост: записать гитарную партию на одной кассете, извлечь эту кассету и вставить ее в кассетный проигрыватель номер два, нажать «Воспроизвести», записать, как я играю на «барабанах» вместе с гитарной партией на другой кассете, и так далее, и так далее… По сути, я занимался мультитрекингом, даже не осознавая этого. Я писал нелепые песни о своей собаке, школе и Рональде Рейгане, но меня увлекал сам процесс, поэтому делал я это довольно часто. А знаете, что было лучше всего? Никто об этом не знал, потому что я страшно боялся, что кто-то услышит вопли моего допубертатного голоса.
К тому времени, когда я начал тусоваться и записываться с моим другом Барреттом Джонсом на восьмидорожечном устройстве в его подвальной студии в Вирджинии, я был знаком с концепцией самостоятельной записи всех инструментов, систематического наложения гитар, барабанов и вокала, как делал это в детстве, хотя теперь вместо кассетных плееров Radio Shack было профессиональное катушечное оборудование Barrett. Я никогда не хотел навязываться (и у меня никогда не было денег, чтобы заплатить ему за работу), поэтому ждал до конца чьей-то сессии и робко спрашивал: «А нет ли случайно лишней ленты в конце катушки? Я хочу кое-что попробовать…» Я знал, что многого прошу (к тому же уже выкурив большую часть его травы), поэтому бегал от одного инструмента к другому так быстро, как только мог, делая только по одному дублю на барабанах, гитаре и басу, чтобы не злоупотреблять щедростью Барретта. Затем я шел домой и снова и снова слушал свой маленький эксперимент, представляя, что мог бы сделать, если бы у меня было больше пятнадцати минут на запись песни.