Рассказчик. Воспоминания барабанщика Nirvana и фронтмена Foo Fighters

Позже, пытаясь в отеле втиснуться в свой пингвиний костюм, я получил свою речь. К моему ужасу, она была написана примитивно-тупым языком, изобилуя словами вроде «чувак», видимо, чтобы создалось впечатление, что я писал ее сам. «Боже мой, — подумал я. — Я не могу это читать!» Я не мог запятнать имя отца, бывшего спичрайтера Конгресса США и выдающегося журналиста, человека умного, интеллигентного и обладавшего определенным вашингтонским очарованием. Но в то же время я чувствовал, что должен не отходить от программы и прочитать предоставленную мне речь, повеселив окружающих. «ЧЕРТ! — ПОДУМАЛ Я. — МАДЛЕН ОЛБРАЙТ РЕШИТ, ЧТО Я ПОЛНЫЙ ПРИДУРОК».

Заходя внутрь через коридор официальных лиц, я с ужасом думал о предстоящем, пожимая руку госсекретарю Кондолизе Райс (еще одна вещь из списка того, что я не мог представить даже в самых смелых мечтах). Оглядывая зал, битком набитый учеными и умнейшими людьми страны, я чувствовал, как во мне просыпается детский страх того, что все сочтут меня глупым, и начал в себе сомневаться. На всю эту помпезность и пышность банкетного зала было, безусловно, интересно смотреть, и я никогда не отказывался от возможности выставить себя посмешищем, но сейчас чувствовал себя брошенным на растерзание гребаным львам. Коктейль, пожалуйста.

Сидя за одним столом с сенаторами и членами правительства, я, как четки, мял в руках эту ужасающую речь, считая минуты до публичной казни. Я сидел и смотрел, как каждый выступающий один за другим произносил длинные, красноречивые речи, достойные инаугурации или доклада президента… зная, что скоро буду единственным придурком, который произнесет из-за трибуны слово «чувак».

Пока Боб Шиффер, один из самых уважаемых американских тележурналистов и модераторов дебатов, произносил тост в честь легендарного кантри-исполнителя Джорджа Джонса, я сидел перед нетронутым ужином, ошеломленный его способностью быть удивительно смешным, глубоко эмоциональным, совершенно информативным и блестяще поэтичным одновременно, расслабленно и уверенно держа внимание зала, и все это без заранее написанного текста. «Так. На хер!» Ни за какие коврижки я не буду читать эту написанную для меня речь. Только не после Боба Шиффера!

Пришло время что-то придумать, и думать нужно быстро.

За считанные минуты я придумал концепцию: уникальная смена музыкальных ролей в The Who отличала их от других групп. Лирическая игра Кита Муна на барабанах делала его более похожим на вокалиста; четкая ритм-гитара Пита Таунсенда делала его более похожим на барабанщика; нетрадиционные басовые соло-партии Джона Энтвистла делали его более похожим на ведущего гитариста; а мускулистый вокал Роджера Долтри объединял все это, как дирижер — оркестр. «Это может сработать!» — подумал я. В любом случае мне нечего терять, так как это уже было раз в пятьсот лучше скомканной речи, зажатой в моей потной руке. Я построил всю свою карьеру на соблюдении одного очень простого правила: играй роль, пока роль не станет тобой. Прозвучало мое имя, и я встал. Оставив смятую речь рядом с нетронутой холодной курицей в винном соусе, я направился к сцене.

Должен сказать, в тот вечер я, конечно, не был Бобом Шиффером, но мне удалось закончить речь без летящих в лицо помидоров, ни разу не сказав слова «чувак». Возможно, Мадлен Олбрайт мне даже улыбнулась.

На следующий день на приеме в Белом доме мы все сидели в Восточном зале, пока президент Буш вручал лауреатам их красочные медали. Конечно, раньше я был в Белом доме только как турист, так что это еще один важный для меня момент. Но знаете что: учитывая сотни лет истории, формирующие в этих стенах наш мир… зал мог бы быть и побольше. Набитые, как в метро в час пик, мы все тихо сидели на маленьких складных стульях, пока президент надевал медали с радужными лентами на шеи лауреатов этого года: Моргана Фримена, Джорджа Джонса, Барбры Стрейзанд, Твайлы Тарп и The Who. Я ЧУВСТВОВАЛ, ЧТО ПЕРЕДО МНОЙ ТВОРИТСЯ ИСТОРИЯ, И ЭТО ЗАСТАВИЛО МЕНЯ СНОВА ЗАДАВАТЬ СЕБЕ ВОПРОС: «КАК Я ВООБЩЕ ЗДЕСЬ ОКАЗАЛСЯ?»

На тот момент единственное, что оставалось сделать, прежде чем наконец отправиться на концерт, — это сфотографироваться с президентом и первой леди перед рождественской елкой Белого дома. Это решение, на обдумывание которого ушло какое-то время. Моя личная точка зрения, мягко говоря, не совпадала с политикой тогдашней администрации, поэтому я немного сомневался насчет фотографии с президентом. Несмотря на то, что эти выходные предполагались свободными от каких-либо политических разногласий, эдаким шансом собраться вместе ради искусства, было трудно выкинуть политику из головы, даже если только ради снимка перед сверкающей рождественской елкой. И снова я задавал себе вопрос: «Что я здесь делаю?»