Рассказчица

– Самое время, – говорит она, после того как ее официально представили мне. – А то мне уже надоело разыгрывать из себя Купидона.

Мы едем к Джозефу на арендованной машине. Джиневра сидит сзади. Я, наверное, похожа на зомби, потому что Лео берет мою руку и пожимает ее:

– Ты не обязана идти с нами.

Вчера я говорила ему, что хотела бы пойти: мне, мол, кажется, что Джозеф будет сговорчивее, если увидит меня.

– Может, я не обязана, но мне это нужно.

Совершенно напрасно я беспокоилась, что Лео заметит странности в моем поведении. Он в такой эйфории, что едва ли вообще услышал мой ответ. Мы подъезжаем к дому Джозефа. Лео оборачивается к Джиневре:

– Начнем.

Смысл ее присутствия здесь, как объяснил Лео, в том, чтобы, если Джозеф начнет искажать детали с целью преуменьшить свою вину, она как историк заметила бы несовпадения и указала на них следователю, который, в свою очередь, подловит на лжи обвиняемого.

Мы вылезаем из машины и идем к дому. Лео стучит.

Утром, пока мы одевались, он расписывал мне в красках эту сцену: «Когда Джозеф откроет дверь, я спрошу, он ли мистер Вебер, а когда старик кивнет и ответит «да», я скажу, но ведь это не ваше настоящее имя, верно?»

Однако на стук никто не отзывается.

Джиневра и Лео переглядываются. Лео оборачивается ко мне:

– Он еще водит машину?

– Нет, – говорю я, – больше не водит.

– И где он, по-твоему, может быть?

– Джозеф ничего мне не говорил, – отвечаю я, и это правда.

– Думаешь, птенец вылетел из гнезда? – спрашивает Джиневра. – Такое уже случалось…

Лео качает головой:

– Вряд ли он догадался, что на ней микрофон.

– Тут есть запасной ключ, – встреваю я. – В лягушке, вон там.

На негнущихся ногах я иду в угол крыльца, где в горшке с каким-то растением сидит лягушка. Это напоминает мне об аконите. Ключ холодом обжигает мою ладонь. Я открываю дверь и впускаю внутрь Лео.

– Мистер Вебер? – окликает он хозяина и через прихожую идет в гостиную.

Я закрываю глаза.

– Мистер… О черт! Джиневра, звони девять один один. – Он роняет свой кейс.

Джозеф лежит рядом с кофейным столиком в той же позе, в какой я оставила его; вокруг валяются шахматные фигурки. Кожа старика посинела, глаза открыты. Я опускаюсь на колени и беру его руку, громко зову:

– Джозеф! – как будто он может меня услышать. – Джозеф, очнитесь!

Лео прикладывает палец к шее старика, щупает пульс. Смотрит на меня поверх тела:

– Мне жаль, Сейдж.

– Еще один окочурился, босс? – спрашивает Джиневра, заглядывая через плечо Лео.

– Так случается. Время не обгонишь.

Я не отпускаю руку Джозефа. На запястье у него болтается так и не снятый больничный браслет.

«ДЖОЗЕФ ВЕБЕР, р. 20.04.1918, В+»

Вдруг у меня перехватывает дыхание. Я роняю руку старика и задом пячусь в прихожую, где Лео бросил свой кейс, увидев лежащее на полу в гостиной тело. Схватив его, я выскальзываю в коридор как раз в момент прибытия полиции и «скорой». Полицейские начинают говорить с Лео и Джиневрой, а я прохожу в спальню Джозефа.

Сажусь на кровать, открываю защелки на кейсе Лео и вынимаю эсэсовское досье, которое он не дал мне читать несколько дней назад.

На первой странице – фотография Райнера Хартманна.

Адрес в Вевельсбурге.

Дата рождения – в один день с Гитлером, как сказал однажды Джозеф.

И группа крови. Другая…

У Райнера Хартманна была «АВ». Это в СС знали точно и отразили не только в досье, но и в татуировке, которую, по словам Джозефа, он срезал после войны швейцарским армейским ножом. Тем не менее на прошлой неделе, когда его без сознания привезли в больницу, сделанный анализ определил, что его группа крови «В+».

А значит, Джозеф Вебер вовсе не Райнер Хартманн.

Я вспоминаю бабушкин рассказ о шутцхафтлагерфюрере – как у него дрожал пистолет в правой руке. Потом представляю себе Джозефа, сидящего напротив меня в «Хлебе нашем насущном». Он держал вилку в левой! Я настолько глупа, что не заметила этих несоответствий? Или не хотела их замечать?

В коридоре слышны голоса. Я с опаской открываю тумбочку, стоящую с той стороны кровати, где спал Джозеф. Вижу упаковку бумажных салфеток, баночку с аспирином, карандаш и дневник, который старик всегда приносил с собой в «Хлеб наш насущный» и забыл там в тот вечер, когда мы познакомились.

Я заранее знаю, что обнаружу внутри.

Маленькие фотографии с зубчатыми краями аккуратно приклеены за уголки к страницам лицевыми сторонами вниз. Каждую карточку плотно заполняют строчки, написанные тонким аккуратным почерком, который мне знаком, – с острыми пиками и гладкими долинами. Я не умею читать по-немецки, но мне и не нужно, и так ясно, что я нашла.

Осторожно отрываю фотографию от пожелтевшей страницы и переворачиваю ее. На снимке ребенок. Внизу перьевой ручкой написано: «Ания».

Каждая фотокарточка подписана: Герда, Гершель, Хаим.

Сюжет обрывается раньше, чем в том варианте, который давала мне читать бабушка, написанном, когда она восстанавливала эту историю по памяти, уже живя здесь, где ей ничто не угрожало.