Расскажи мне сказку на ночь, детка (СИ)

После врачебного осмотра меня, наверное, отвезут в участок, но кому и в чем признаваться? Сержант Салливан и сам сейчас в госпитале. Вряд ли ему доверят темное и запутанное дело. Скорее всего, ему придется уйти с должности, ведь его сын держал заложников на заднем дворе, дожидаясь партию наркотиков из Глазго.

– Да-а, ну и дельце, – качает головой Зак. С кем он, интересно, разговаривает? Со мной ведь нельзя.

– Кто будет брать у меня показания? – интересуюсь, разглядывая венки на своих тонких запястьях.

– Инспектор из Глазго. – Зак с достоинством подчеркивает звание офицера, откровенно гордый, что сможет выслужиться. Он важно снимает рацию и слушает шипящие звуки, затем уточняет, что ему делать, и говорит мне: – Он уже в Ламлаше. Если врач разрешит, я отвезу тебя к инспектору.

На мне – медицинский халат, а белое платье, пропитанное багровым удушливым цветом, забрали. Оно, наверное, станет уликой. Мое красивое белое платье, надев которое, я призналась в любви. Теперь его сложат в пакет и проштампуют. Губы начинают дрожать, и я кусаю их до боли, глотая ком сожаления.

– Из Глазго есть новости? – не выдерживаю неопределенности.

– Еще нет, вертлет же только долетел, наверное. Операция будет, или что там обычно в таких случаях. Это к хирургу вопрос. Я полицейский, у меня другие обязанности.

Боже, как же он меня раздражает и при этом вызывает сочувствие. Более зажатого и мнительного человека, чем Зак, трудно представить. Удивительно, что он пытался флиртовать со мной в день шахматного турнира когда-то. Видимо, то был самый геройский поступок в его жизни.

– Зак, выйди на минуту, – раздается грозный голос сержанта Салливана. Он, как и я, в медицинском халате, только на мужской голове в дополнение красуется огромный пластырь.

– Сержант… я не уверен… – бормочет Зак, но тот пресекает споры:

– Пока еще я твой старший офицер. Дай мне минуту.

Зак мнется пару секунд и выходит, а сержант быстро, насколько позволяет его состояние, подходит ко мне и морщится, присаживаясь рядом.

– Ри, ты помнишь, что произошло?

– После того, как выстрелила в вашего сына?.. Смутно.

– Том и Аманда рассказали, что случилось, пока мы ждали «скорую». Откуда у тебя пистолет?

– Не помню.

– Ри, времени мало. Тебя через пять минут досмотрит врач, и даже если ты не сможешь идти, то инспектор придет сюда сам и задаст тебе много неудобных вопросов. Чей это пистолет?

– Мой.

– Откуда?

– Из Глазго.

– Кто еще знает, что он твой? Кроме Аманды и Тома. Их я попросил молчать.

Я хмурюсь, туго соображая.

– Больше никто. – Не сдавать же Чарли.

– Ри, это очень серьезно. Хранение оружия противозаконно, ты хоть знала об этом?

– Конечно.

– Скажешь инспектору, что пистолет ты нашла в моем доме, когда пришла спасать своих друзей. Скажешь, он лежал в открытом сейфе в гостиной. Понятно?

Я киваю, и сержант утирает кулаком и без того сухие потрескавшиеся губы.

– А как… Майкл? – тихо спрашиваю.

– Не знаю… – Обычно уверенный мужской голос срывается на сиплый тихий звук, и сержант переводит дыхание. – Но это потом, а сейчас запоминай, что произошло, так ты не запутаешься в показаниях.

– Да, хорошо.

– Я был уставший, вернулся на несколько часов домой, чтобы перевести дух. Оставил свое снаряжение у двери в холле, намереваясь принять душ. Покурил в гостиной, открыл там сейф и проверил кое-какие счета. А теперь дополним картину: там был и пистолет, который я хранил для личного пользования. Именно этот пистолет ты и взяла, испугавшись странных звуков. Верно?

– Да, верно.

– Я зашел на кухню, чтобы попить воды, и заметил в саду смутный свет. Пошел к летнему дому, и мне навстречу вышел Майкл. – Сержант зажимает переносицу двумя пальцами и жмурится. – Он был не в себе, я сразу понял, что он болен. Может, если бы я уделял больше внимания сыну, то заметил бы раньше, что именно он употребляет. Майкл стал очень скрытный в последний год, я едва его узнавал, но списывал на нежелание взрослеть... Из сада мы с ним вернулись в дом, и я заставил его показать мне руки… Боже...

Сержант бледный, как смерть, и глаза пустые, словно он уже умер. Наверное, у меня сейчас такие же.

– Мы поссорились, в сердцах я разбил пепельницу на подоконнике, всерьез желая причинить Майклу вред. Я вышел в холл, чтобы от беды подальше забрать оружие, и тогда он меня ударил по голове… Я очнулся с тупой болью и услышал выстрелы. Моего пистолета не оказалось на месте, и я решил, что Майкл застрелился, – последнее слово сержанта звучит глухо, и я замечаю, что у него сильнее поседели виски. В черных прядях гораздо больше серебристого цвета, чем раньше. А может, мне это кажется.

– Я выстрелила в него, – говорю и опускаю взгляд, не зная, смогу ли когда-нибудь посмотреть сержанту Салливану в лицо открыто, без груза вины.

Он прислушивается к звукам в коридоре и неуклюже встает с моей койки.

– Врач идет. Не говори, что мы общались. Отрицай. Я уже вызвал тебе адвоката. Он поедет с тобой в участок. Пистолет я не трогал, оставил на полу в летнем доме, чтобы не провоцировать недоверие к нашей истории. Только отпечатки свои на нем оставил.