Рассказы

Вот он уже полгода не был в бане и только три раза побрился за это время. Должен был притти какой-нибудь конец. Ведь не даром же он терпит все эти лишения. Или они надеются, что доконают его в конце концов? Пусть не надеются. Он еще не взялся за них как следует. Но возьмется. Дайте срок.

Алекс очень далеко забрел в эту ночь, погруженный в свои невеселые думы.

Тускло заблестела большая река, катившая свои воды в сторону лесных складов и заготовительных пунктов, а он все шел, не останавливаясь, охваченный странной тоской.

И, только заслышав мужские голоса, он вздрогнул и замер на месте, прижимаясь к стволу дерева. Впереди между деревьями мелькнули языки пламени и лица незнакомых людей.

Алекс постоял так у дерева, стараясь сообразить, откуда могли взяться здесь эти люди. Должно быть, дежурные лесорубы, караулившие свои склады древесины.

Он бесшумно приблизился к ним и долго вглядывался из темноты в их лица, как будто первый раз в жизни увидел чужих людей.

Их было трое, усталых лесных рабочих, сидевших у костра. У одного из них за плечами торчало ружье. Они мирно беседовали о чем-то и курили.

О чем они могли беседовать так спокойно и безмятежно? Алексу даже стало обидно. Здесь, рядом с ними, погибает человек, выброшенный из жизни, а они беседуют как ни в чем не бывало. Алекс напряг слух, но не мог разобрать слов. Один из них, самый старший, с широкой бородой, засмеялся вдруг веселым, добродушным смехом. Алекс тихо вздохнул, тоскливо оглянулся назад, в темноту. Пора было уходить, чтобы рассвет не застал его далеко от убежища. Но он не уходил. Он не мог уйти и оставить их в таком веселом настроении. Он всегда злился при виде смеющихся людей. Он хотел бы поубавить у них веселости, но не знал, как это сделать. Они должны почувствовать, что не всем людям так весело, как им. Есть люди, выброшенные из жизни. Вот рядом с ними стоит человек, тоже выброшенный из жизни. И хотя не им, дуракам, рассуждать о том, за что он выброшен из жизни и кто виноват в том, что он выброшен из жизни, но они должны почувствовать, что не всем так сладко живется, как им...

Алекс вытягивал шею, вглядываясь из темноты в их лица. Он силился понять, что это за люди. Может быть, им тоже не сладко живется, кто знает? У них усталый вид, и одеты они неважно. Разные ведь бывают люди. В душу не заглянешь издали. Вот узнать бы, о чем они там втихомолку разговаривают, почему смеются и что думают о своей жизни? Может быть, они друзья ему, а он боится высунуть к ним нос.

И он долго стоял так, не решаясь уходить, хотя пора было уходить.

А лесорубы сидели и подкидывали сучья в огонь и тоже, видимо, никуда не собирались уходить. Они уже совершили несколько; обходов по своим обширным владениям. Никто не посягнул на их огромные склады строевого леса, шпальника, спичечной осины, фанерных кряжей и дров.

И в тихой запани мирно дремали на воде не законченные увязкой плоты и отдельные бревна, прибывшие молем[1] с верховьев реки и образовавшие на воде целое древесное поле — от берега до берега.

Тихо было вокруг среди ночного мрака, но лесорубы не шли к своим баракам и не ложились спать. Мало ли что таится в темноте леса в ночную пору...

Вот пламя костра освещает небольшой круг земли с широкими пнями и кустарниками; оно бросает также слабые отблески на стволы ближайших молодых деревьев, а дальше за ними сплошная чернота, которой никак нельзя доверяться. Ночной мрак в большом лесу всегда может преподнести что-нибудь неожиданное.

Вот и в эту ночь дежурным лесорубам не удалось довести своей мирной беседы до конца.

Из густой темноты в свет костра шагнул внезапно огромный исхудалый человек, лохматый, грязный и страшный. Он молча приблизился к огню, жадно протянул к нему большие костлявые ладони и сел на свободный пень, не глядя на людей.

При его появлении лесорубы вздрогнули и хотели вскочить, но он так мирно сел у огня, что они остались на местах и только многозначительно переглянулись, узнав Алекса Карьямаа.

А он устало согнулся перед огнем, и морщины лба его и брови, сдвинутые над впалыми глазами, выражали страданье и тоску. Он больше не хотел жить по-волчьи и пришел отдать себя на суд людей.

Так прошло добрых десять минут. В костре потрескивали сосновые ветки, и беловатый дым поднимался в темноту прямым столбиком. Лесорубы молчали, косясь на Алекса. Они ждали, когда он раскроет рот. А он тоже молчал, глядя в огонь, и тоже ждал чего-то. Уж не ждал ли он от них ласковых речей?

Один из лесорубов сурово усмехнулся и начал осторожно снимать с плеч ружье. Тогда Алекс поднял голову и обвел взглядом их лица. Если он действительно ждал от них ласковых и сочувственных речей, то ошибся. Лица их были суровы и замкнуты, а глаза смотрели холодно. Нечего было ждать от них сочувствия. Он напрасно пришел к ним. Разнюнился, как баба, и вляпался в беду. Эх, дурак, дурак.

Потом взгляд его остановился на человеке, снимавшем с плеч ружье, и тогда острые челюсти сжались так, что по углам их вскочили бугры, и глаза мрачно блеснули.

Он встал и шагнул обратно в темноту так же спокойно, как пришел.