Рассказы

Это были неслыханные цифры, и весь поселок только и говорил о них.

Леппялехти целыми днями ходил злой-презлой и весь мокрый от пота.

Погода с каждым днем становилась все теплее и теплее. Но это было еще ничего. Весна должна была прийти в конце концов, как ей положено, и все заранее ждали ее.

Но пускай бы она шла ровно, без больших перемен, при ясной погоде и ночных заморозках. При ясной погоде снег таял только там, где было больше грязи, а в лесу не особенно спешил. В то время как по улицам поселка, например, уже извивались ручьи и у лесных бараков и штабелей тоже все раскисло, в лесу снег еще и не думал таять, и только около пней и угасших кострищ он разрыхлился, словно губка. Так что в лесу сначала было неплохо работать.

Но скоро погода испортилась, и сперва в лес хлынул туман, такой густой, что за три шага дерево казалось висящим в воздухе. А потом ударил проливной дождь, который за двое суток перемешал в лесу с водой все, что мог. Огонь уже никак нельзя было развести, и груды свежих сучьев оставались лежать на делянках, дожидаясь ясного дня и сухого ветра. В каждой впадине стояли лужи, а снег, пропитавшийся водой, раздавался под сапогами во все стороны, как жидкий кисель.

Все было пропитано водой и ни к чему нельзя было притронуться без того, чтобы не промокнуть самому. Вода выжималась из коры деревьев, когда к ней прикасалась ладонь, брызгала в лицо с кустарников и целым дождем обрушивалась на голову и плечи сверху при первом же ударе топора по дереву.

Можно ли было при этом оставаться спокойным и не проклинать всех чертей на свете!

У Леппялехти все кипело внутри, хотя по его лицу это трудно было заметить. Мастер уже не подходил к нему. Он только наблюдал за ним издали, а сам все больше и больше околачивался возле Юхо Ахо. О чем они беседовали? Чорт их знает! Но мастер, конечно, на ветер слов не кидал и как-нибудь повлиял на этого болвана, если он тоже после того стал как-то странно поглядывать на Леппялехти. Орет, орет, валяет дурака и вдруг приумолкнет и уставится, как идиот, хлопая своими рыжими ресницами.

Уж не вздумал ли он жалеть Леппялехти за его отставание? Этого еще нехватало. Леппялехти разорвал бы его на куски, если бы услышал от него хоть одно слово жалости.

Но самое неприятное случилось в последний день соревнования. В этот день Леппялехти вышел из барака в лес рано, еще до того, как зазвонил колокол. Он не собирался, конечно, начинать работу раньше срока, чтобы не поступить нечестно, но он прошелся с топором по обеим начатым полосам своего участка, отделенным друг от друга третьей, еще не тронутой полосой, и очистил место вокруг деревьев, которые предстояло свалить.

Потом он развел огонь под несколькими грудами вчерашних сучьев. А когда зазвонил колокол, он сразу же набросился на ближайшее дерево и принялся его торопливо подрубать.

В этот день он решил во что бы то ни стало снова перегнать Юхо и таким образом оставить за собой право на нижние пороги.

Он готов был треснуть пополам, надорваться к чорту, но не уступить. Лучше совсем не уходить из лесу, остаться в нем ночевать, сдохнуть в нем, похоронить себя под корнями дерева, чем видеть эту противную красную морду задирающей кверху нос и кричащей на весь поселок о том, что он победил и что нижние пороги остались за ним.

Леппялехти даже не обедал в последний день соревнования. С утра он, правда, взял с собой кусок хлеба с маслом, но хлеб с маслом был засунут в карман тужурки, а тужурка еще с утра была брошена на пень и там пролежала до самого вечера вместе с хлебом. Леппялехти даже не курил в этот день до самого вечера. Трубка лежала в кармане пиджака, а пиджак тоже был брошен с самого утра на кучу бревен и пролежал там до конца дня. Леппялехти работал в одной рубашке и без шапки.

Солнце уже пекло так сильно, что не только обсушило деревья снаружи, но и вызвало к жизни дремавшие внутри них соки.

Топор становился мокрым, когда вонзался в березу, и распиленные на части березовые стволы источали слезы до тех пор, пока раны их не покрывались желтой пеной. А на свежих надрезах у сосны и ели каждый раз медленно проступали бесчисленные золотистые капли смолы. В вершинах деревьев уже гнездились прилетевшие откуда-то птицы. Они встревоженно кричали о чем-то, летая над редевшим лесом и дымом костров. Но Леппялехти было не до них. Нехватало еще, чтобы он стал заботиться о птицах. Он бегал с одной полосы своего участка на другую, и проталины чавкали под его сапогами.

Подсобники, зная его намерения, тоже прилагали все силы к тому, чтобы одержать верх.

Когда Леппялехти сваливал десятка два деревьев на одной полосе, подсобники сразу же принимались обрубать с них сучья и распиливать их на бревна разных сортов и на дрова. А Леппялехти бежал на другую полосу через нетронутый участок леса, оставленный для защиты от несчастных случаев.

Леппялехти проклинал этот предохранительный участок, из-за которого ему приходилось пробегать каждый раз лишних двадцать пять метров.