— Ну, барышни, мне такого о вашей даме порассказали! Целый вечер с ее сестрой просидела. Она же пьет…
Это мы уже знаем. Что еще?
— Ребенка этого она от цыгана нагуляла!
Мне не верится:
— Да нет, она к мужу ездила. Красный уголок и комната для свиданий… Такое не выдумаешь.
— Ездила–то она ездила, да в каком сроке? У нее ребенок вовсе не недоношенный!
Гуля не сдается:
— А отчего у ребенка маленький вес? Врачи что, совсем дураки?
Я поддерживаю:
— Почему бы ей было не сделать аборт?
Но все, что нам остается — прокручивать старые разговоры. Когда уйдет Нина. Гуля первая начинает сдавать позиции:
— Наверное, она не зря беспокоилась. Из–за глаз. А волос–то у него черный! Прям цыган.
— Но ведь кожа не смуглая? Хотя… Что, если он и правда доношенный? Как он сосал… И родила она быстрей всех.
У Гули расширяются зрачки:
— Ведь его Мишка убьет… или ее…
Мы долго не можем уснуть, а с утра наступает новая жизнь: переводят в другую палату, большую, где прежде лежала Марта — здесь теперь целый табор. Палата мне не по вкусу: слишком пестро, слишком шумно. Все недавно родили, ходят нараскоряку. Телевизор и капельницы. На тумбочках горы еды. Прокладки, пеленки, соск
— Кто–нибудь знает, что такое сиена?..
Нам сменили белье и выдали новые халаты. У Гули праздник: вместо голубого застиранного ситца ей достался байковый в красных пионах. Она посетила душ и на бинт закрутила челку. Она и с прямой–то челкой была хороша.
— Гуля! Ты теперь Мисс роддом! Мисс отделение недоношенных — это точно.
— Давай, и тебя завьем? Так хочу увидеть, как ты ходила в институт! Как в тебя влюблялись.
— Горинская! На УЗИ головного мозга.
— Мне?
— Ребенку.
Мне выдают второй халат и суконное одеяльце. Впервые несу на руках свою девочку. Нас ведут по подвальному переходу. Словно в бомбоубежище. Холодно, пахнет бойлерной. На стенах надписи и стрелки: «Вещевой склад», «Лаборатория», «Центральный корпус». С труб сочится вода, идет пар. Выходим на свет и оказываемся перед кабинетом. Вокруг женщины в тапочках и норковых шапках. Запахи пота и духов. Малышка хнычет. Нас вызывают без очереди, сестра кладет медицинскую карту поверх ребенка. Беззащитное темечко мажут гелем, водят по нему датчиком, на экране — серые пятна. Есть и черные.
— Мамаша, вам все понятно? Забирайте ребенка.
Ничего не понятно. Врач что–то пишет, что–то говорит, отдает сестре карту, мы возвращаемся. Мысли с трудом продираются сквозь извилины. Сопротивление мозга. Оно так сильно, что от мыслей ничего не осталось. Гипер… Какой–то гипер. Нейроинфекция в мозгу… Слезы текут уже по коленям. «Мамаша! Вы ведь не хотите вырастить дурака?!» С труб капает в местах изгиба. Я где–то слышала… Нейроинфекция… Ну, конечно: у лучшего математика нашей школы, у рыжего Лёвушки, нейроинфекция в мозгу! Третье место на всесоюзной олимпиаде…
Звоню Лёне, поднимаю панику. Сама прячусь в душ. Под одеяло. И в книгу.
«
— Горинская! — на сей раз детский невропатолог. Длинные серьги, уральские камни. — Зачем вы родных пугаете?
Объясняю: в мозгу у ребенка какой–то гипер, возможна нейроинфекция. Я не хочу вырастить дурака.
— У вас такая славная девочка! Наша узист любит сгущать краски.
— Черные пятна, я сама видела…
— Вы уверены, что их там быть не должно?
Я не могу поверить в свое счастье и собираю все подряд, хочу, как Люба, быть глупой и чтобы врач вразумляла.
— А на УЗИ зачем направляли?
— Это интерн постаралась, она еще учится. У вас очень хорошая девулька, только физиологически незрелая. Ну, желтушка затянулась, это бывает. Вас выпишут, как только желтушка пройдет.
Возвращаюсь вприпрыжку. В палате уже пляшет Гуля — перед телевизором:
— Моя любимая песня!
Она прыгает синхронно с нанайцами — я так не умею. Гуля показывает: скрестить ноги и в прыжке развернуться. Гуля поет, и нанайцы поют: «Фа–ина, Фа–ина…», мы прыгаем. Вся палата смотрит с изумлением.
— Который день после родов?
Ответить не успеваем. Приходит старшая медсестра, голос тоненький, губы в ниточку:
— Султангалеева, Горинская, скорей бы уж вас выписали. Горинская, ребенка не разворачивайте, коли заворачивать не умеете.