Рассказы

Терпение мое лопнуло. С того дня я пренебрег моими обязанностями, больше не ходил за Вами по пятам, а проводил свое послеобеденное время с ней. А вечером придумывал для Вас все, что в голову взбредет. Это было отвратительно, предосудительно, я это знал, и все же свобода, которую я почувствовал, сойдя с Вашего следа, заглушала угрызения совести от этой каждодневной лжи. На протяжении нескольких дней мне казалось, что я спасен. Но вскоре я понял, что так называемая свобода таит в себе ненавистное рабство. Хотя Вас ине было рядом, я не верил в Ваше отсутствие. Вы всюду вставали между нами. Вы меня неотступно преследовали. Мысль о Вас отравляла даже минутынашего молчания. Помимо воли я обдумывал, что я буду рассказывать Вамвечером. Я выдумывал вероятные варианты того, на что Вы тратите Вашевремя. И боялся, что Вы раскроете мою хитрость. Я постоянно чувствовал,что мое счастье краденое и что над моими радостями повис меч неотвратимого правосудия. Положение становилось невыносимым. Именно поэтому ярешил открыться Вам в своем самом сокровенном. Теперь Вы знаете все. МеняВы больше не увидите. Я уезжаю в другой город, где начну новую жизнь. Зла яВам не желаю. Вы всегда были ко мне. . . »

Господин Цитрин не смог читать дальше. Буквы искорками прыгали перед глазами. В ушах стоял шум от прилива крови. Уехал! Ему показалось, будто самое его существование 31 Анри Труайя Господин Цитрин подрубили под корень. В четырехугольной раме двери он увидел встревоженное лицо Марты, которое качалось, как вахтовый фонарь от ветра, предвещая бурю. Она всплеснула руками, что-то закричала. Но он не услышал ни единого звука. Он пошатнулся и рухнул всем телом на пол.

Открыв глаза, он увидел морщинистое лицо и седые волосы склонившегося над ним мужчины. Господин Цитрин спросил:

– Где я? Кто вы?

– Вы у себя дома, – ответил мужчина. – А я профессор Оврей-Пелиссак.

– Оврей-Пелиссак? Оврей-Пелиссак? – переспросил господин Цитрин. – Он наморщил лоб, напряженно припоминая, и добавил:

– Мне это имя незнакомо.

Руки

Руки Совсем не по призванию в двадцать три года Жинетт Парпен устроилась маникюршей в парикмахерскую на Елисейских полях: она надеялась найти себе мужа среди исключительно мужской клиентуры этого заведения. Прошло девятнадцать лет, но за это время ни один из мужчин, которые доверяли ей свои руки, не попросил ее руки. По правде говоря, хоть и мастерски она управлялась со всяческими щипчиками, пилочкой и полиссуаром, но в лице ей не хватало чего-то такого, что возбуждает влечение в мужчине и заставляет его создавать семью. Высокая, немного сутулая блондинка, Жинетт Парпен своими широко расставленными глазами, удлиненным лицом, мягко нависающей верхней губой и ласковым травоядным взглядом была похожа на овцу. Неуклюжая, с дрожащим голосом, она краснела из-за каждой мелочи и во время обеденного перерыва никогда не участвовала в разговорах молодых сотрудниц. Единственной ее уступкой свободным современным нравам было легкое облачко пудры на лице и две капельки фиалковых духов за ушами.