Рассказы

Очень хотелось как-то задеть его, и я спросил:

— Хорошо покатался?

— А-а, бортанулось, не клюнули, — с убийственным добродушием ответил он. — Сговорились, стервы. Но ничего. У меня тут еще одна на примете есть.

5

Вечером я отстаивал в столовой долгую очередь. На раздаче у открытого окна проворно работала девушка. Она брала рукой сразу по две тарелки, наполняла их едой и ловко ставила на поднос. Но людей было много, и очередь продвигалась медленно.

После дня на жаре, после толкотни среди болельщиков стоять еще и здесь было невмоготу, и я на время отошел в сторону, сел на свободную скамейку во дворе столовой.

Вскоре во двор вкатил знакомый «газик». Василий Ильич Лукин, выбравшись из машины, пошел к дверям столовой. Он еще не дошел до крыльца, как дверь открылась и на пороге появилась та женщина, с которой Федя разговаривал через окно раздачи.

— Здравствуйте, — поприветствовала она Лукина. — Что-то вы сегодня задерживаетесь. Нехорошо…. Кушать надо в одно время.

Она пропустила его вперед и закрыла за собой дверь.

Федя замешкался у машины. Увидев меня, сказал:

— Выходит, и корреспонденты хотят есть, — он кивнул на дверь. — Так пошли.

— Иди один, — ответил я. — Мне и здесь неплохо.

— Да брось ты. Дался тебе этот общепит. Идем. Накормят — во! — он провел ребром ладони по горлу.

— Сказал — иди один.

— А-а, понятно… Ты же корреспондент, тебе к массам поближе быть надо, — засмеялся Федя и подался в столовую.

Ел я без аппетита: все казалось, что еда в тарелках какая-то не такая, не как всегда. Не то чтобы хуже по виду или там порция меньше, а словно в ином котле приготовлена, что побольше, повместительнее.

Когда я вышел из столовой, то воздух уже загустел к ночи. Но прохлады не прибавилось. Дома и сама земля исходили теплом.

Побродив по улице, я спустился к речке.

Река обмелела, пологие берега обнажились. Противоположный спуск к воде избили копытами овцы. Отара приходила на водопой рано утром, когда берег не потерял еще вязкости, а за день земля там высохла, посерела, и следы копыт отпечатались, как в застывшем растворе бетона.

Но в речке купались. Залез в воду и я — в сумерках она выглядела маслянистой. Пахло болотом, течения не ощущалось. И у меня появилось такое чувство, будто я забрел в застойный омут. Потом я прополоскал носки и натянул их сушиться на чахлые ветки куста, одиноко росшего на берегу. Ночь наступала быстро. Куст потерялся в темноте, но носки еще белели, и чудилось: в том месте кто-то стоит на руках.

Берег опустел, и я было остался один, но тут приехал купаться Федя. Его машина, скрипя тормозами, съехала с некрутого склона передними колесами в воду.

Федя сразу увидел все: и меня, и носки на кусте.

— Опять встретились. Так-так… Постирушечками занимаешься. Деваху бы лучше себе нашел, она бы и постирала. — Он открыл заднюю дверцу машины и сказал:

— Вылазь, дорогуша. Приехали.

Легко ступившую на берег женщину я знал. Стеша Русакова… Она жила и работала во втором отделении совхоза, километрах в пяти от центральной усадьбы. На совещании ее хвалили, как одну из лучших приемщиц шерсти, а из разговоров я знал: она еще и стригальщица.

Увидев меня, Стеша испуганно подалась к машине.

Но Федя ухватил ее за руку.

— Куда ты, чудачка? Это же нашенский парень, дружок мой. — И пояснил мне: — Стесняется.

Она стояла у машины, но вперед не шла. Руки ее белели у горла — видно, теребила концы головного платка.

Федя кинул рубашку, бросил ее на сиденье и спросил:

— Как водичка?

— В самый раз по тебе, — ответил я.

— По мне надо, чтоб мелко. Плавать я не наученный, — сказал Федя и позвал Стешу. — Пошли купаться.

— Не-е… Я не хочу, — отозвалась она.

— А зачем ехали? Нет, давай-ка лезь, дорогуша, в воду.

— Не хочу. Не приставай. Меня и так насквозь всю трусит, — отмахнулась Стеша.

— Это ее перед соревнованиями трясет: завтра овец стричь будет, — пояснил Федя. — А чего трясет — непонятно. Правду же говорю: помогу.

— Овец из загона будешь выталкивать? — спросил я.

— Зачем овец… Придумаем что-нибудь и получше, — многозначительно сказал Федя и полез в воду.

Он плескался в речке и пофыркивал.

— Не слушайте его, Стеша, — сказал я, — он же просто трепач, натура у него такая трепливая. Соврет и не дорого возьмет…

Федя услышал это и засмеялся в воде.

— Так ты, корреспондент, все еще обижаешься на меня. В Варламово тебя не свозил… Говорил же: поедем со мной. Не пожалел бы, правду говорю.

— А ну тебя… Трепач ты, — повторил я. — Вот и сейчас треплешься, а человек слушает, да еще и поверить может.

Стеша молчала, а руки ее неспокойно перебирали концы головного платка.

Федя выбрался на берег и оделся.

— Учти, дорогуша, корреспонденты — они завсегда идейные. Это им по должности так положено. А у нас должность другая, — сказал он и неожиданно по-дружески подмигнул мне, будто хотел предостеречь, чтобы я не мешал ему карты, не портил игру.

— Ты чего это мне подмигиваешь еще тут? — возмутился я.

— Кто тебе подмигивает? — быстро ответил Федя. — Нужен ты мне… Поехали, дорогуша.

Разворачивая по воде машину, он ослепил меня светом фар.