Просто мне хватает своей работы и виски. О Господи! С тех пор, как вы уехали, я обучился живописи, и, если уж на то пошло, искусству алкоголизма. Я живу в известном вам доме у карьера, и это место вызывает сильную жажду. Если будете проходить мимо, загляните ко мне. Я покажу вам свои новые работы. Вы остановились в доме тёти, не так ли? Я могу написать для неё замечательный портрет. Интересное лицо, и знает она много. Люди, которые живут в Полерне, вообще много знают, но вот я так и не смог получить тут особых откровений.
Не могу припомнить, когда в последний раз я испытывал столь сильное отвращение и столь жгучее любопытство одновременно. Под простой грубостью его лица скрывалось нечто, что очаровывало меня вопреки омерзению. Такой же эффект оказывала и его шепелявая речь. А его картины, на что они похожи?…
— Я как раз собирался домой, — сказал я. С удовольствием зайду к вам в гости, если вы предлагаете.
Он провёл меня сквозь заброшенный и заросший сад к своему дому, в котором я никогда ещё не был. Большая серая кошка грелась на окне под солнечными лучами, и какая-то старуха накрывала на стол, стоявший в углу прохладного зала, в который мы вошли. Дом был построен из камня. Вырезанные украшения на стенах, фрагменты горгулий и других фигур подтверждали легенду о том, что камни были взяты из разрушенной церкви. В другом углу стоял продолговатый резной стол из дерева, заваленный инструментами художника, а к стенам прислонились рамы с холстами.
Эванс указал большим пальцем на голову ангела, украшавшую каминную доску, и хихикнул.
— Здесь так и веет святостью, — сказал он, — потому давай же посвятим себя искусству мирских наслаждений и немного разрядим атмосферу. Хотите выпить? Нет? Что ж, посмотрите пока какие-нибудь картины, а мне надо привести себя в порядок.
Эванс верно оценивал свои способности к живописи. Он действительно умел писать (очевидно, он мог написать что угодно) но ещё никогда я не видел таких необъяснимо адских картин. Там были изящно нарисованные деревья, но чувствовалось, что нечто скрывается в мерцающих тенях. Был рисунок его кошки, греющейся на солнце как раз на том самом окне, что сейчас; но всё же это была никакая не кошка, а какое-то ужасное и злобное животное. Был обнаженный мальчик, растянувшийся на песке, не человек, а какое-то демоническое существо, вышедшее из моря. И конечно там были картины его сада, заросшего до состояния джунглей, и было ясно что кто-то прячется в кустарниках и готов накинуться на вас…
— Ну, как вам нравится мой стиль? — Спросил Эванс, подошедший ко мне со стаканом в руке. (В стакане у него был неразведённый спирт). — Я пытаюсь нарисовать сущность того, что вижу — не просто шелуху и кожу, но ее природу, откуда она пришла, и что породило ее. Если рассматривать кошку и куст фуксии достаточно пристально, то можно найти между ними что-то общее. Всё вышло из выгребной ямы, и всё возвратится туда. Я хотел бы как-нибудь изобразить и вас. Как сказал один старый сумасшедший: «Я держал бы зеркало перед Природой».
После этой первой встречи я видел Эванса ещё несколько раз в течение трёх месяцев того чудесного лета. Часто он сидел дома и рисовал целыми днями, а однажды вечером я увидел его на причале, где он сидел без дела. С каждой встречей мне было всё интереснее знать, как он продвинулся в постижении тайн Полерна. Казалось, что Эванса притягивает некая злобная святыня, и вскоре его ждёт посвящение… Но внезапно всё пришло к концу.
Однажды в октябре я встретил художника на утёсе. В небе угасало солнце, закат ещё не перешёл в ночь, но по небу с удивительной скоростью неслись большие черные облака, такие густые, каких я никогда не видел. Свет словно высосало из неба, наступили густые сумерки. Эванс внезапно осознал изменения вокруг себя.
— Я должен вернуться домой как можно быстрее, — сообщил он. — Через несколько минут будет совсем темно, а мой слуга в отъезде. Некому зажечь лампы.
Он вскочил с места с несвойственной для себя быстротой, и, спотыкаясь, побежал. В наступающей темноте я видел, что его лицо было мокрым, и на нём отражался какой-то невысказанный ужас.
— Вы должны пойти со мной, — крикнул он, задыхаясь, — вдвоём мы быстрее зажжём лампы. Я не могу обойтись без света.
Я должен был проявить себя лучшим образом и не отставать от Эванса, которого преследовал какой-то страх, но, не смотря на это, я отстал от него. Когда я добрался до садовых ворот, художник был уже на полпути к дому.
Я видел, как он вошел внутрь, оставив дверь открытой, а когда я забежал следом, Эванс неуклюже ковырялся со спичками. Его рука так дрожала, что он не мог поднести спичку к фитилю лампы…
— К чему такая спешка? — спросил я.
Внезапно его глаза уставились на открытую дверь за моей спиной. Задыхаясь и вопя, Эванс отскочил от стола, который когда-то был алтарем Бога.
— Нет, нет! — Кричал он. — Не подпускайте его ко мне!