Рассказы

И захотелось Силычу выпить, потому что немного расстроился. На пути стояло кафе-«стекляшка». Он зашел туда, и вовремя: откуда ни возьмись туча наползла, и должен был начаться дождь. В «стекляшке» с выпивкой оказалось туго. «Синий платочек» стоял, «алжирское». Силыч его презирал. И коньяк. Хоть и три звездочки, но все же…

Силыч поглядел на витрину, выразительно хмыкнул. За спиной оказался какой-то алкаш, полузнакомый. Он Силыча правильно понял и поддакнул:

— Для нашего брата, из стройбата, он клопами воняет. Матерь иверскую бы!..

Он в больное место попал. В самое что ни на есть сегодня болючее.

— Какими еще клопами? — медленно повернулся Силыч и разъяснил спокойно: Коньяк. Чистый, коньячный спирт. Три года выдержки. В дубовых бочках. Ну-ка, открой бутылочку, — ошарашил он буфетчицу и полюбовался. Эффект неплохой получился. Алкаш тоже рот разинул. А Силыч продолжал убивать его, — Два стаканчика. Сейчас вот угощу товарища. Чтоб он знал. И языком зря не болтал.

— Его лимоном закусывают, — уже за столиком объяснил Силыч алкашу. Силыч знал. Он одно время в городе с врачихой путался. Бывал в ресторанах. — И сахарок сверху. Сахарная пыль такая. Усек?

Алкаш молча кивнул головой. Ему было не до пыли, даже сахарной. Он ждал стакана с пойлом, все еще не веря. И получил его наконец.

— Надо выпить — мы выпиваем, — веско сказал Силыч, поднимая стакан. — Не то что некоторые. Про радио, может, и не знаем. Но надо выпить — пьем коньяк. Об рубле не плачем.

Выпили. Лимона на закуску не было. Жареный хек пошел.

За стеклом между тем потемнело. Люди побежали от дождя прятаться.

Алкаш после коньяка морщился.

— Закусывай, — предложил ему Силыч. — Закусывай, еще нальем. Ешь, пей, только мозги не канифоль. А то есть такие гнутики.

— Ты про чего?

— Да про того…

Тут гром шарахнул. Кое-кто даже пригнулся.

— Про то… — толковал Силыч. — Есть такие любители, угостишь их, выпьют и начнут вопросы задавать. Почему да почему, мол… Почему гром вот гремит? указал он рукой.

— Какой гром?

— Да простой. Сейчас вот какой долбанул. Или ты глухой?

— А-а… Гром… — послушно поддерживал разговор алкаш. — Это имеет назначение… Природа.

— Назначение… — презрительно произнес Силыч и объяснил: — Электричество, вот. В тучах там. И там вот получается такая картина…

Собеседник слушал, согласно кивал головой, потом спросил:

— А как же зимой, а? Вот зимой грому не бывает. Точно.

— Зимой? — задумался Силыч. — Зимой… — и тут же начал краснеть от коньяка и гнева. — Вы что? Вы что, сговорились? Я вам профессор какой из института, на ваши дурацкие вопросы отвечать… Я же тебе по-русски сказал: жри коньяк, но вопросов никаких. Я их ненавижу, эти вопросы, понимаешь?

Снова выпивка была безнадежно испорчена. Хмеля прибавила, злости и какой-то горькой обиды.

Силыч дождался, пока тучу пронесло, и подался домой. С главной улицы он свернул, чтобы еще какой дурак не встретился, с вопросом. Свернул он с Октябрьской и почти добрался до своего дома, но вдруг притормозил. Спешить было некуда и незачем. Это он как-то сразу понял. Куда спешить, если придешь, а жена рыпеть начнет, вместо того чтобы посочувствовать. У нее же на все один ответ: не пей, и точка. Ты ей хоть вывернись наизнанку, она будет свое талдычить, выскаляться золотыми зубами. Она, как эти зубы вставила, вроде высшее образование получила, ей вовсе в рот не въедешь. «Придется поставить вопрос в парторганизации…» — передразнил жену Силыч.

— Э-эх, стерва… — горько вздохнул Силыч и уселся на лавку под чей-то забор. — Стерва…

И сам он не мог понять, кого ругает: жену ли, судьбу — все тут сошлось в одну точку.

Закурил Силыч. И горькие раздумья, словно тучи в ненастье, поползли одно за другим.

И вправду ведь, если разобраться, жизнь получалась поганая. Снаружи вроде ничего, а вот в середке… Та же выпивка. Ну, конечно, не как другие, не сшибаешь, не ждешь, когда угостят. Надо выпить — выпил.

— Выпил… — повторил он вслух язвительно. — Выпил и дурака получил.

Да если и по-доброму, на свадьбе или на другой гулянке какой — тоже не сахар. Силыч любил выпивши поговорить, поучить уму-разуму, слегка погордиться. А жена его за рукав тянула да щипала под столом до болятки. А дома ругала: «Не язык у тебя, а помело. Хуже бабы… Доболтаешься… Машину отымут!»

Машину… Эта машина ей заместо божьей матери была. А ему, Силычу, если разобраться — пользы никакой. Баранку Силыч и так всю неделю крутил. А в субботу и воскресенье, хоть умри, на базар надо ехать. «Поедем, отец», передразнил жену Силыч. Поедем… Здесь идти-то до базара два шага. Но надо ехать, иначе такой скандал, жить не захочешь.

Поехали. Жена, как сядет в машину, вытянется, глаза вылупит и все по сторонам косит — глядят на нее люди или не глядят. Хочется, чтоб глядели, завидовали. И все за рукав тянет: «Не спеши…» Чтоб помедленнее, как на похоронах, чтоб весь белый свет увидел… королеву. Знакомых заметит, губы так подожмет, капнет: «Иду-ут…» Автобус обгоняют, тоже не промолчит: «Е-едут… толкутся… Сидели бы дома».