Рассказы

— Откуда мне знать. Спроси свою мать. Я ее, бедную, однажды встретил на мосту, она с кладбища шла. Как заплачет, как запричитает! Мол, пропади оно пропадом то село, гори огнем! Чтоб от него следа не осталось!

Видно, признался ей старый перед смертью. Я ее спрашивал — не говорит. Ты, как домой вернешься, сам ее спроси, может, тебе и скажет. Когда мы в путь собирались, она ко мне приходила. Мол, если пойдешь в Мекиш, чтобы не пускал я тебя. Не след тебе было туда ходить!

Субботним вечером показался на дороге длинный караван. Когда он поравнялся с Мекишем, от него отделилась одна телега и повернула к селу. Караван остановился среди дороги. За телегой побежал старик, долго махал руками, но, поняв, что телегу не остановишь, вернулся назад.

* * *

На следующий вечер колоколец Карамана зазвенел у Ненчовых ворот. Старуха-мать вскочила, выхватила из очага головню, зажгла лампу и, прикрывая огонек ладонью, вышла встречать сына.

— Иди, мам, посмотри, какой я тебе прибыток привез!

Старуха подошла к телеге, подняла лампу повыше и обмерла: в телеге прямо и неподвижно сидела молодая красавица.

Ненчо бросил цепь и схватил морщинистую материнскую руку, чтобы поцеловать ее. Девушка не знала, куда девать глаза от стыда.

— Откуда привез?

— Из Мекиша, мама.

— Из Мекиша?

Сверкнули глаза у старухи. Заблестели монетки в ушах девушки.

— Как тебя звать, дочка?

— Нанка.

— Чья будешь?

— С постоялого двора.

— Уж не дочка ли Русаны-хозяйки?

— Ее.

— Матушки, пресвятая богородица, до чего дожить привелось! Что ты наделал, Ненчо! Что ты наделал! Не говорила ли я тебе: не ходи в Мекиш! Ведь эта красавица, твоя невеста — родная сестра тебе!

Как от удара, покачнулся парень. Девушка окаменела. Мать заплакала. Все трое не знали, куда деться.

САМОЕ ДОРОГОЕ

В селе Айдуду держали рослых вороных коней. Бывало, мчится такой конь по полю, буйную гриву ветер развевает, копыта выворачивают комья земли — каждый с колодец. У деда Минчо Крайнего коня не было. В молодости он еще кое-как сводил концы с концами. По осени ссыпал в амбар зерно — каждое с кизиловую ягоду. Но нужда крепко придавила его, и теперь в опустевшем дворе бродили чужие куры. А по вечерам соседские козы перепрыгивали полуразвалившийся плетень и обгрызали тоненькие ветки вишен в заброшенном саду. В кустах стоял, опустив голову, Серый — старый тощий осел, единственное живое существо, которое осталось у деда Минчо на всем свете.

Последней надеждой старика был его двадцатилетний сын. Два года назад он поцеловал морщинистую отцову руку и ушел за Родопы, а в прошлом году июньским вечером вернулся из города куцый Лазар и остановил свою тележку у дедовой калитки. Глухо позвал:

— Дед Минчо, ты тут?

— Тут я, где мне быть, — отозвался старик.

— Иди сюда, я тебе про Бояна скажу.

Дрогнуло сердце у старика, сжалось, охваченное темным предчувствием.

— Ты только не горюй, дед. Плохую новость я тебе привез. Нету больше твоего Бояна. Погиб в бою. Так в газете написано. Говорят, показал большое геройство.

Старик пошатнулся и прислонился к облупившейся стене; ему показалось, что качнулся и старый молчаливый дом. Он долго стоял не шевелясь. В ушах у него звенело. Он не знал, что сказать куцему, смотрел на него невидящими глазами. Потом только осмелился спросить:

— Погиб, говоришь? А, Лазар? Значит, конец?

— Конец, — сказал Лазар и поник головой.

— Неужто я его не увижу, Бояна моего?

Лазар ничего не ответил. Не знал, какими словами утешить раненое отцовское сердце.

Старик заплакал и стал кулаком тереть глаза.

Куцый тронул повозку. Прошел Минчо по заросшему двору, мимо короба для зерна, который уже три года зернышка не видел; толкнул калитку и встал на току. Растерявшаяся его душа задыхалась от муки. Перед глазами как в тумане поплыли деревья, прокатилось сломанное колесо, которое уж много лет стояло у плетня и мечтало о глубоких колеях дороги, что вела между нивами, над которыми колышутся колосья и подмаренник. Повернулся дед Минчо и хотел было сесть под кривой грушей с поникшими ветвями. Груши, румяные от солнца, висели как сережки и при малейшем ветерке падали на землю.

Дед Минчо до полуночи сидел под деревом, охватив руками седую голову. Думал. Что же осталось у него на грешной земле? Кто поделится с ним куском хлеба? Что теперь будет? Куда он денется? Этого бедняга не знал. Когда месяц высоко поднялся в небе и потянуло прохладным ветерком, старик притих и почувствовал возле уха теплое дыхание. Он повернул голову и встретил два больших глаза, которые смотрели на него с любовью и тоской. Это был Серый. Он стоял, развесив уши, и будто говорил: «Не бойся, пока у меня спина цела, проживем!»

Дед Минчо обнял его за шею, и старые друзья без слов поняли друг друга.

На другой день по большой дороге, что вела в город, шел тихий, сгорбленный дед Минчо Крайний. Глаза у него ввалились и покраснели. Шапка гнула голову к земле. Правой рукой он сжимал недоуздок Серого, нагруженного двумя корзинками спелых груш.

— Что везешь, дедушка? — их догнали две крестьянки, у одной из них висела за спиной пестрая зыбка.

— Груши на базар.