Рассказы

— Он меня обманул! Он низко меня обманул! Он привёз меня в Россию! Вообразите, я сейчас хотела ехать охотиться на медведей, — а он говорит, что здесь нет медведей! Значит, это не Россия, если нет медведей! Скажите, где я, наконец, в какой стране?

— Синьорина, успокойтесь! Медведи водятся только на севере! На юге медведей нет!

— О, Боже, эта женщина сведёт меня в могилу! — восклицает бедняга Ракош под хохот поклонников, переполняющих коридор.

Это произошло случайно.

Я зашёл через несколько дней за карточкой и остановился у двери, раздумывая:

— Что делает теперь почтенная синьорина?

Сидит в клетке у леопарда, висит зубами на трапеции или целит из пистолета в ту дверь, в которую я должен войти.

Я хотел постучать, как вдруг остановился, словно вкопанный.

Это было совсем необычайно.

Кричал г. Ракош. Эмма Андалузи говорила жалобным голосом, дрожавшим от слёз.

— Ты должна это сделать! Понимаешь ты это! Это необходимо для следующих концертов! — ревел г. Ракош.

— Я не могу! Вы понимаете, я больше не могу! — рыдала Эмма. — Вы заставляете меня ходить в трико при посторонних, этот страшный леопард так ревёт, что я не могу по ночам сомкнуть глаз, вся дрожу! Каждый раз, как вы стукнете в дверь, я должна подойти и выстрелить в середину кружка. Я боюсь, что в эту минуту отворят дверь, и я кого-нибудь убью! У меня дрожат руки, когда я только дотронусь до этого страшного оружия, а теперь вы заставляете меня стрелять в живого человека! Я не могу убивать! Не могу!

— Какой дьявол говорит тебе об убийстве! Твой пистолет даже не будет заряжен! А я расскажу потом журналистам, что ты выстрелила в воздух из великодушия. А он, — какой же дурак станет стрелять в женщину! Вот ты должна послать вызов этому рецензенту и объявить, что убьёшь его, как собаку, если он откажется. Это очень эффектно, чёрт побери! И превосходно в смысле рекламы!

— Боже мой! Боже мой! Да когда же кончится эта мука!

— Вместе с твоим контрактом, не ранее!

— Вы ставите гроб в моей спальне и распускаете слухи, будто я сплю в гробу! Положим, я сплю на матраце на полу, но, понимаете ли, мне страшно быть в одной комнате с этим страшным гробом. Я задыхаюсь от порохового дыма, которым переполнена комната. Вы заставляете меня играть роль какой-то полоумной! Вы ославили меня такою на весь свет, на весь свет! Мне стыдно читать в газетах, что про меня пишут! В Мадриде вы, для вашей проклятой рекламы, на три дня посадили меня в больницу для душевнобольных. Господи! Господи!

— А мне, думаешь, весело выслушивать крик такой девчонки, как ты! По сорока раз в день падать перед такой дрянью на колени! Получать затрещины и картонки в голову.

— Но ведь я артистка, наконец, чёрт вас побери! Мне надоели эти комедии!

— Молчать! Здесь нет посторонних, чтоб кричать на меня! Много сделаешь с одним голосом, без рекламы, чёрт побери! Мы живём в век рекламы! Ты помнишь, как ты босой девчонкой пришла ко мне, кончив венскую консерваторию.

— Да, я пришла к знаменитому Ракошу, а не к балаганному шарлатану. Я никогда не забуду этой гнусной комедии. Вы приказали мне кинуться в Дунай и будто бы спасли.

— Да, чёрт возьми! Публика любит всё необыкновенное. На следующий же день все газеты писали о том, как знаменитый Ракош спас молодую девушку, кинувшуюся из-за несчастной любви в воду, и как у неё оказался замечательный голос. А эта поездка по Италии? По два урока у каждой знаменитости, эти телеграммы, что величайшие профессора пения разрывают тебя на части, отнимают друг у друга!

— Боже! Какая ложь! Какая гнусная ложь! И всё это за ничтожные 500 франков в месяц, из которых я 300 отсылаю моей бедной маме и сёстрам. Они там голодают! Моя бедная, моя милая мама, которую вы чуть-чуть не убили этой гнусной выдумкой про никогда не существовавшего венгерского графа.

— А что ж? Публика это любит, когда знаменитых увозят венгерские графы. Разве вам что-нибудь сделал этот несуществующий граф?

— Да, но мама, бедная мама! Она чуть не умерла от горя, стыда, позора!

— От этого не умирают!

— Такие, как вы!

— Потише!

— Вы смеете поднимать на меня руку? И всё это за 500 франков, на которых вы наживаете десятки тысяч.

— А что ж? Разве ты в чём-нибудь нуждаешься, неблагодарная тварь! У тебя чего-нибудь нет…

— Да! Брильянты, которые по контракту принадлежат вам же. Платья, бельё, — всё это ваше. Если я завтра потеряю голос, — я нищая, без всего!

— Не беспокойся! Я возьму антрепризу другого «чуда света», а ты останешься у меня в качестве… компаньонки!.. Ты мне продолжаешь нравиться!

— О Боже! Не смейте говорить хоть об этом! Когда я подумаю, к чему вы меня принуждаете!

— Контракт!

— Негод…

— Молчать!

Раздался удар, крик, я рванул дверь, она была заперта.

Я постучал, и оттуда послышался вопль г. Ракоша:

— Синьора! Ради Бога, прекратите ваши упражнения в боксе! Вы меня убьёте на смерть.

Синьора!

Тихий, злобный шёпот:

— Кричи же: «нет, не кончу, пока не нанесу вам удара в грудь». Там кто-то есть!

И она крикнула громким голосом, стараясь подавить рыдания:

— Нет, не кончу, пока не нанесу вам удара в грудь!