От этих мыслей она рассмеялась. От смеха у неё заболела грудь. Что ещё хуже, от этого ей сдавило внутренности и шевельнулся член Кена.
Она застонала.
Ничего смешного, подумала она.
Но если Гарольд меня отсюда не вытащит, это сделают пожарные. Немного неприятно, ну и что? Зато буду свободной.
Она представила, как совершенно голая бежит по коридору, а пожарные смотрят на неё ошарашенно и, может быть, чуть-чуть возбуждённо. А она бежит в другую ванную, где есть душ.
Сначала она напьётся холодной воды. Наполнит ею пересохший рот. Будет пить, пока живот не раздуется. Потом примет самый долгий в жизни душ. Будет мылиться и скрестись, пока не останется и следа от мерзких прикосновений покойника Кена. И подмоется, конечно. Полностью очистится от его смерти.
Потом выпивка. Водка с тоником. В стакане будет постукивать лёд. Капелька лимона. Пить, пока голова не наполнится лёгким приятным туманом.
Потом добрый ужин. Толстенный кусок вырезки, слегка поджаренный на углях.
Жарить придётся самой, подумала она. У Гарольда вряд ли будет настроение готовить для меня. Если он вообще останется.
Мысли о мясе наполнили рот слюной. В животе заурчало.
Скоро поем, сказала она себе. Осталось всего лишь несколько часов… Если только звонил не Гарольд, чтобы сказать, что домой не приедет.
Только не это.
Ради Бога, только не это.
Он будет здесь. Он приедет.
Он приехал.
Джойс, грезившая о его появлении, ничего не слышала, пока не распахнулась дверь ванной.
— Гарольд!
— Джойс?
Она услышала его быстрые шаги. Он встал над ванной, уставившись на неё, на Кена. Лицо его приобрело серый оттенок, почти такой же, как спина Кена. Челюсть у него отвисла.
— Вытащи меня отсюда! — Он нахмурился.
— Быстрее же, ради Бога! Я тут лежу под ним с вечера пятницы.
— Не можешь вылезти?
— Да разве я тут лежала бы, если б могла?
— Господи, Джойс.
— Кончай волынку тянуть — вытащи меня отсюда! — Он продолжал смотреть в ванну, медленно покачивая головой.
— Гарольд! Вытащи меня отсюда!
— Ага. Сейчас.
Развернувшись, он пошёл прочь.
— Чао, — сказал он.
Дверь ванной захлопнулась.
Гарольд вылетел на Мауи, где неделю расслаблялся на пляже, читал ужастики, написанные его друзьями и ходил в хорошие рестораны. Он положил глаз на нескольких хорошеньких женщин, но держался от них подальше. Не нужны ему больше неверные стервы.
Вернувшись, он вошёл в дом и окликнул:
— Джойс, я вернулся.
Она не ответила.
Ухмыляясь, Гарольд поднялся наверх.
Запах был нехороший. К горлу подступила тошнота. Глаза заслезились. Прикрыв рот и нос платком, он пробежал через спальню и вошёл в ванную.
И онемел.
Он уронил платок.
Он таращился во все глаза.
Кафельный пол возле ванны был усеян человеческими останками.
В окровавленном сферическом предмете он распознал голову. Собственно, часть головы. Челюсти не хватало. Неровный пенёк шеи выглядел изжёванным.
Он увидел руку. Другую. Обе такие большие, мускулистые, но в верхней части им очень многого недоставало. Шишковатые концы плечевых костей выглядели так, словно их вылизали до блеска.
По полу были разбросаны и другие останки. Изогнутые рёбра. Куски мяса. Обрывки жилистой мышцы. Какие-то слизистые комки, которые могли быть внутренними органами: части лёгких или, может быть, почек — кто знает?
Среди разнообразия фрагментов Гарольд различил сердце.
Через край ванны свешивались кольца кишок.
Гарольда вырвало.
Облегчив желудок, он приблизился к ванне, стараясь ни на что не наступить.
Джойс там не было.
Там был её любовник. То, что от него осталось. От задницы и ниже он выглядел отлично. Просто отлично.
Но большая часть торса отсутствовала. Это была безрукая, безголовая оболочка, распластанная в месиве из крови, дерьма и плавающих кусков чёрт знает чего.
— Добро пожаловать домой, дорогой. — Гарольд резко повернулся.
В двери ванной стояла Джойс. Чистая, свежая, улыбающаяся. В своём красном атласном халате.
— О Господи, — только и смог он произнести. Она усмехнулась и щёлкнула зубами. Потом достала из-за спины правую руку, в которой держала челюсть.
— У Кена хорошие острые зубы. Он мне очень помог.
— О Господи, — пробормотал Гарольд. Она подбросила челюсть, поймала её на указательный палец за передние зубы и повертела.
— Давай поговорим о разводе, — сказала она. — Дом остаётся мне. А ванну можешь забирать.
Особая
Отщепенки с визгом и воплями бежали из лагеря. Все, кроме одной, что осталась принять бой.
Она стояла у костра, извлекая изящной рукой стрелу из колчана за спиной. Стояла одна-одинёшенька, пока мужчины валились под клыками десятка атакующих вампиров.
— Она моя! — крикнул Джим.
Никто из его товарищей Стражей возражать не стал. Возможно, им не хотелось с нею связываться. Они помчались вглубь леса, преследуя остальных.
Джим устремился к женщине.