Рассказы

Поставив машину в тот же самый, никем не занятый зазор, она выклянчила в аптеке рюмку валокордина, выкурила сигаретку и успокоила себя тем, что от жары ей ПОМЕРЕЩИЛОСЬ. Нефиг было лезть на кладбище – на кладбище всегда что-нибудь мерещится. День и без того гадостный, если сейчас подорваться домой, то в сумме вся поездка насмарку.

Пожалуй, она бы посовещалась с инстинктом самосохранения и развернула бампер к столице. Но ей позвонила Нинка.

- Янк, старушка подтянулась?

- Пока нет. Я что-то волнуюсь уже.

- Ну так дыши ровнее, стометровку бегала, что ли? Я еще занята, так что время терпит. Если надоело тебе, езжай без меня. Всё нормально, я электричкой поеду. Меня подкинут до вокзала. И давай без обид, я ж вовсе ни при чем, что старушенция в бега подалась.

Яна запнулась. По какому это поводу Нина вдруг такая покладистая и позитивная? Совершенно не ее амплуа…

- А ты точно подойдешь?

- Да точно, точно, куда ж я денусь.

- Хорошо, я подожду часок.

Яна ткнула пальцем в прикуриватель, недоумевая, что за муха укусила Липскую. Гонорар она, что ли, срубила? Ну да, не иначе.

И тогда было еще не поздно плюнуть на всё, дать по газам и смыться к мужу под мягкий бок.

Собственно, Яна всё это уже предвкушала. Однако сделала наоборот.

***

Как и предрекал Коля Маркин, Яна застала Зою Ивановну окропляющей святой водой холл третьего этажа. В одной руке она держала чашку, в другой - маленькую икону.

- Вы уж меня простите, запамятовала про ключи-то, - извинялась старушка. – Склероз, будь неладен.

- Да вы не расстраивайтесь, Зоя Ивановна. Я хоть город посмотрела.

- Ты проходи, Яночка, чайку с тобой попьем. – Питье чая с Зоей Ивановной в график не вписывалось, но щиколотка разнылась и взывала о милосердии. – Чайник вскипел только что, водичка свежая, родниковая. А ключи вот они, держи.

- Спасибо вам. Я с собой агента по… привезла агента по квартирам.

- Продавать будешь? Да и верно. Нельзя туда Татьяниной родне селиться. Лучше, чтоб чужие…

- Почему, Зоя Ивановна? – Яна из вежливости сделала глоточек подслащенного чаю, но напиток действительно оказался вкусным.

- Давно собиралась ключи отдать, да всё номера твоего найти не могла. Слава Богу, теперь перед Татьяной я чиста. А что селиться не надо… Траурная это квартира, Яна. Есть такие мысли, которые живут, когда мы уже не живем. Хозяев не стало, а мысли их, как тараканы, по углам ползают. А чего Татьяна там передумала, сама с собой… Раньше-то всегда добрая была, весёлая, в филармонии на аккордеоне играла. Да вот сгорел Илья – и подменили Татьяну.

- От горя…

- Нет, не от горя, - тихо сказала старушка. Она сидела выпрямившись, рука ее не дрожала, когда она подносила ко рту чашку. Старая, но не жалкая. – Ее в больницу забрали, выписали хворую на день, на похороны. И, по-моему – грех такое всуе мыслить, но всё же – выписали уже не Татьяну.

Чайная церемония не доставляла Яне удовольствия. Липкая аура древности, пропитавшая старушкину квартиру, подавляла столичную гостью. Древние шкафы, древний-предревний комод, массивная кровать в стиле мещанского быта девятнадцатого века, с кипой высоко взбитых подушек в изголовье. Что-то из этих вещей могло принадлежать раньше Татьяне Пономарь...

Ярко и не по фен-шую с интерьером контрастировали белые тюлевые занавески. На подоконнике - допотопный тонометр, пузырьки с лекарствами.

Сухо тикали напольные часы. Не самый приятный звук.

- Зоя Ивановна, - настороженно спросила Яна. – А что за… что за «хулиганская выходка на панихиде»? Это про тетю Таню?

- Была в библиотеке? – спросила старушка. - Я вырезала, да. Не хочу, чтобы Татьяну помнили такой, не она это, ох, не она.

С Ильей в ДК прощались. Народу много набралось, и родители с детьми, которых он из огня вытащил, и Котовы с сыночком младшим – Егора они накануне схоронили; партийные все приехали. Речи произносили: мол, выполнил долг до конца, настоящий учитель, ну и всё в таком духе. А Татьяна молча сидела, как онемевшая. Потом встала, положила Илье гвоздику на гроб… и заговорила. «Мой Илья не хотел быть героем, - сказала. – Не хотел за ваших детей умирать. Но ему пришлось. Иначе клеймо на всю жизнь. Но он не хотел. Напрасно радуетесь, что мой сын сгорел живым, а ваши при вас остались». Воронников, исполкомовский, крикнул ей: прекрати! А она ему: придет время, ты, председатель, криком своим до смерти подавишься.

На тех ребят четверых показала и говорит: Илье моему не надо было, чтоб вы жили, и мне не надо. А Егора Котова родителям: второго отдадите, куда я Илью своего отдала. И председателю горкома, Манихееву: хорошо, Андрей Власьич, безвинных из учительской топишь. Значит, есть где-то и виноватые, да? И улыбнулась жутко.

Председатели на дыбы взвились, приказали Илью не на аллее хоронить, а на краю кладбища. И пособие Татьяне выплачивать запретили, да из комсомола ее долой.

- Где же она раздобыла денег нам на переезд?