Рассказы

— А, впускают?! Вира наша! Ай да одесский карантин! — воскликнул весело Сенька, выплюнул остаток папиросы — тусклый огонек, чудом державшийся в узеньком ободке папиросной бумаги, — и кинулся вслед за приказчиком.

— Куда?! — услышал он неожиданно над самым ухом грозный окрик сторожа.

Сенька вздрогнул, остановился, бросил на него тревожный взгляд и заявил:

— В больницу!

— Зачем? Пшол!..

— Как пшол?! Зачем пшол… У меня тут знакомая лежит! — горячо запротестовал Сенька.

— Ты рассказывать?!

Сторож грубо схватил его за плечо и стал выталкивать.

Сенька густо покраснел, упал на землю и уперся руками и ногами:

— Чего толкаешься?! Ты не имеешь права!..

— Я тебе покажу — не имею права! Байструк!

— Сам байструк!

Сенька потом загнул такой комплимент, заимствованный им из обширного портового лексикона, что сторож опешил и выпустил его из своей мощной лапы, а почтенная старушка, бывшая свидетельницей этой сцены, покачала головой и проговорила:

— Ай-ай-ай! Такой маленький и так ругается!

— Я получше еще могу, — ответил вызывающе Сенька, глотая слезы.

Сторож, очухавшись, хотел снова схватить его и вышвырнуть на улицу, но помешала дама в меховой шубе и золотых очках, одна из врачей больницы. Она только что вошла во двор с улицы.

— Что тут случилось? Чего плачешь? — спросила она Сеньку.

— О-о-он ме-ме-ня би-ил!..

— Кто?

— Сторож!

Дама повернулась и резко заметила:

— И вечно вы, Константин, скандалы устраиваете! Зачем обижаете мальчика?!

Сторож стал оправдываться:

— Да как же?! Послушали бы, как ругается!

— А по-по-чему ты не пу-пу-скал меня в больницу? — спросил его, не переставая давиться слезами, Сенька.

— Тебе зачем в больницу? — ласково спросила дама и округло провела рукой по его влажной щеке.

— Знакомая тут…

— Врешь! — вмешался сторож. — Воровать пришел.

— Прошу вас молчать! — топнула ногой дама. — Как звать твою знакомую?!

— Ли-и-за.

— А фамилия?

— Сверчкова!

— Идем. — И она пошла вперед к больничному корпусу.

Сеня последовал за нею вприпрыжку, утирая на ходу рукавом слезы и бросая косые сердитые взгляды на сторожа.

Тот погрозил ему пальцем.

Сенька не остался в долгу. Соорудил из промерзших пальцев кукиш и послал ему его вместо воздушного поцелуя.

II

— Есть у нас больная Лиза Сверчкова? — спросила дама, входя вместе с Сенькой в приемную.

— Сейчас!

Дежурный фельдшер порылся в книге и ответил утвердительно.

— Какая палата?

— Палата для выздоравливающих.

— Мерси!.. Маша, — обратилась теперь дама к сиделке — толстой рябой бабе. — Проведи туда этого малыша!

— Можно, барышня!

— Ну-с, буян! Ступай! Тебя проведут к твоей Лизе!

«Эх! — хотел сказать ей Сеня. — Хорошая вы барышня, за вас я бы с полной душой в огонь и в воду!» — да слова не шли из горла. Он ограничился тем, что поблагодарил ее взглядом.

Маша кивнула ему головой, и они пошли.

Она долго водила его по разным коридорам и широким каменным лестницам и наконец привела в большую, светлую комнату с громадными окнами, чистыми койками и блестящим, как зеркало, полом.

Не успел Сеня оглянуть палату, как услышал знакомый, радостный голос:

— Сенечка!.. Горох!.. Сенюра!.. Марья Ивановна, сестрица!.. Он!.. Муж!

Он бросил быстрый взгляд в ту сторону, откуда донесся близкий ему голос, и увидал свою Лизу. Она полулежала на койке под одеялом, вся в белом и сама белая-белая, без кровинки на лице. Солнце пронизывало острыми лучами ее восковые ушки, похожие на лепестки розы.

Лиза вертелась на постели, как на иголках, и страстно протягивала ему свои тоненькие, высохшие руки. На вид ей было десять лет, но на самом деле двенадцать.

— Скорее! Сюда!.. Иди сюда!.. — молила она.

Около, на стуле, сидела сестрица и улыбалась Сеньке.

Сенька, весь красный, подошел к ней и сунул ей руку, высовывающуюся из короткого отрепанного рукава наподобие мерзлой рыбы. Лиза стремительно схватила ее, поцеловала и прижалась к ней бледной щечкой.

— Здорово! — процедил он, косясь на сестрицу.

— Здорово, здорово! — весело ответила счастливая Лиза.

— Так это он самый? — проговорила сестрица, с любопытством оглядывая его фигуру, которую с успехом можно было уложить в дамский несессер.

Лиза все время, что находилась в больнице, только и говорила о нем, хвалила его, бредила им.

Сенька чувствовал себя неловко в присутствии незнакомой женщины и рад был бы провалиться сквозь землю. Он уставился, как теленок, в землю и засопел и зашмыгал носом.

— Чего не садишься? — спросила, лаская его глазами и не выпуская его руки, Лиза.

— Да куда мне сесть? — проворчал он.

— На постель. Вот сюда, возле меня.

Он сел осторожно, как бы боясь испачкать белоснежную простыню, и снова покосился на сестрицу.

«Скоро, дескать, уйдешь?»

А та и не думала уходить. Ее интересовала встреча детей, и ей хотелось послушать их беседу. Но вдруг, к великому удовольствию обоих, ее позвали, и она ушла.

— Кто она? — спросил недовольно Сенька.

— Сестрица, — ответила Лиза.

— Чья?

— Всех! Она со всеми как сестрица… Ухаживает…

— Дрянь она!

— Что ты, Сенечка?! Как можно?! Она такая добрая, славная!

Сенька ничего на это не ответил, повернулся к ней всем лицом, посмотрел на нее внимательно и усмехнулся.

— Что ты?