Рассказы

Идет он однажды по Практической гавани и видит: сидит на шпалах девочка в белом ситцевом платьице с мелкими голубенькими цветочками, в порванных туфельках, закрывшись концами вязаного платочка, и, как речка, разливается. Сенька подошел к ней.

— Чего, девочка, плачешь? — спросил он ее ласково. Задав этот вопрос, он подумал: «А хорошая из нее бароха вышла бы… Одни буфера чего стоят!»

Девочка открыла лицо, показала зеленые заплаканные глазки, розовые ушки, тоненький носик и прядь золотых волос и протянула плаксиво:

— Я го-о-лодная!

Сенька достал из кармана горсть кишмиша, только что добытого им из мешка за таможней, и сунул ей. Она схватила кишмиш с жадностью и стала грызть.

Девочка до того увлеклась кишмишом, что забыла про Сеньку.

Он же, подсев к ней, с восхищением наблюдал, как она ловко этак прокусывает своими острыми, белыми зубками кишмиш, как белка.

— Мама у тебя есть? — спросил он ее вдруг.

Она отрицательно покачала головой.

— А папа?

— Тоже нет.

— Где же они?

— Померли! — И она скороговоркой и кратко рассказала, как после отца-стереотипера, умершего от отравления кишок свинцом, и матери-прачки она осталась с маленьким Гришей круглыми сиротами. Их взяла к себе тетка Александра, но она так скверно обращалась с ними, морила голодом и била, что они вчера бежали…

— А Гришка-то твой где?

— Не знаю! — Она снова закрылась платочком и заплакала.

— Ну, чего раскудахталась? — спросил он презрительно.

— Боюсь, что пропадет. Он такой маленький. Ему пять лет.

— Не пропадет. Его доставят в участок, — с уверенностью заметил Сенька, — а оттуда — в какой-нибудь приют, и там ему хорошо будет. Бифштекс с набалдашником будет есть. — И он звонко расхохотался. Она перестала плакать.

— Может быть, хлеба хочешь?

— У-у! — мотнула она головой.

Он повел ее в бакалейную лавочку и купил ей хлеба и маслин. Девочка с прежней жадностью набросилась на съедобное.

По мере того как она ела, она становилась все веселее и веселее. На порозовевших щечках ее зайчиками заиграли ямочки, и глаза забегали, как мышенята.

— Как тебя звать? — спросил он.

— Лизой! — ответила она бойко.

— А по фамилии?

— Сверчкова!

Он сделался смелым и ущипнул ее сзади.

— Ой! — воскликнула она и посмотрела на него с удивлением. — Как же так можно?!

— А что? — спросил он лукаво.

— Больно.

— Скажите пожалуйста, какие мы нежные!

Оба захохотали.

— Ты видела когда-нибудь, как грузят баранов? — спросил он.

— Нет.

— Идем. Покажу.

И, не дожидаясь ответа, он схватил ее за руку и помчался вместе с нею по набережной.

— Ой, упаду! — смеялась она громко, поправляя на бегу сползшую косынку и растрепавшиеся волосы.

Сенька ловко лавировал меж биндюгов, вагонов, гор угля и клепок, шмыгал то в один двор агентства, то в другой, перепрыгивал то через балку, то через кучу брезентов, попутно здороваясь со встречными мальчишками, не упустил случая стянуть брошенный кем-то, должно быть, сносчиком, в кучу верхнего платья алый бумазейный пояс и наконец остановился возле небольшого черного судна, на корме которого сверкала золотая надпись: «Gumbert».

Судно было сильно нагружено и сидело глубоко в воде. Через полчаса оно должно было сняться, и капитан, маленький и круглый, как мяч, генуэзец, в кепи и куртке с галунами, торопил команду и Shipshanders — поставщиков товара.

Оставалось только принять на палубу баранов. Бараны в количестве пятьсот — шестьсот штук, серые, курчавые, толпились внизу у сходни и не двигались с места.

Вот уже второй час, что с ними бились-бились и никак не могли загнать их наверх. На них со всех сторон градом сыпались удары кнутовищ, палок, и чем больше их били, тем теснее они смыкались в одно неразрывное целое. Они напоминали собой кусок серого гранита. Зрелище это собрало массу праздного люда.

Капитан потерял наконец терпение и распорядился привести козла.

Привели козла и поставили его впереди упрямого четвероногого воинства, но бараны и теперь не тронулись. Не потому ли, что козел имел жалкий вид? Ну точь-в-точь мелкий чиновник, плюгавый, поджарый.

Пришлось послать за другим. Этот оказался на вид внушительнее, чем-то вроде директора департамента. Взгляд у него был пронзительный, рога в пол-аршина и кренделем, борода до земли, и весь он был черен, как сажа.

Не успел он вскарабкаться на сходню и мотнуть бородою, как серая масса заколыхалась и, подобно фонтану, с грохотом и шумом взмыла кверху, посыпалась, как из мешка, и в несколько минут затушевала всю палубу. Сходня под ними заскрипела. Несколько баранов попадали в воду.

— Ура! — раздалось в публике.

Сенька выразил свой восторг тем, что вложил в рот два пальца и свистнул соловьем-разбойником, а Лиза, вся сияющая, захлопала в ладоши.

— Теперь я покажу тебе, как бычков ловят, — сказал Сенька и повел ее в конец мола.

Над водой, на набережной, сидели рядышком тесно человек двадцать, серьезные и озабоченные, с длинными прутами и самоловами, и удили.