Читаем Рассказы полностью

- Разменял. Получай. Лист этот вон туда передай, а этот возьми себе.

- Зачем, родимый?

- Для памяти.

- Хорошо, милый, возьму.

- Товару на копейку всего, а уж разговору - не оберешься,- сказал кассир, бросив деньги в ящик, и недовольно посмотрел вслед старушке, когда она в своих валенках и платке поворачивалась в дверях, закрывая их за собой.

- Вам что позволите?

- Мне пачку бумаги и конвертов. Да! Еще перышек копеек на пять.

- На это хоть не обидно чек писать: с лихвой расход на него покрыли. А вот такие-то вот, копеешники, прямо по миру пустят, все соки высосут! Она вот пришла, повертелась, товар свой ухватила, а того не понимает, что от нее убыток казне.

- А что, при больших отчетах уж небось не смошенничаешь? - спросил маленький человек.

Продавец, выпятив нижнюю губу, неопределенно пожал плечами:

- Как сказать... при нашем небольшом деле, когда весь отчет, скажем, весит не больше десяти фунтов, конечно, обжулить нельзя. И ежели недобросовестного человека на наше место посадить, который уж с молоком матери привык хапать, так тот двух месяцев не просидит - сбежит: копейки не утащишь. Хоть и прибыли не добудешь, но зато и самому попользоваться не придется. А там, где отчеты на пуды идут, там много свободней. Иной раз так-то сидят-сидят над проверкой, потеют-потеют и через три года выведут заключение, что налицо явная растрата. Сейчас посылают арестовать такого-то. А его уж родные давно за упокой поминают. Хапнул, поблаженствовал, сколько нужно, да на тот свет и удрал. Ищи-свищи... И чем больше дело, тем больше пудовые отчеты любят. И не то чтобы жулики были, совсем даже наоборот, есть честные до святости,- но художники своего дела. Ежели бы им запретить писать отчеты, а учитывать по балансу в две минуты, какой процент прибыли дало предприятие, так все бы разбежались. Это погибель! Вам счетик потребуется?

- Нет, я для себя беру.

- А что же, и для себя на память можем написать. Бумагу-то все равно бросать. Вон какая кипа. Это всего за неделю. А оправдала ли она себя - это еще вопрос.

- Вам при каждом бы магазине фабричку маленькую бумажную построить,сказал маленький человек,- чтобы чеки эти перерабатывать и опять в дело пускать.

- При каждом - это слишком жирно, а вот объединиться бы в трест магазина по три,- сказал продавец,- это бы дело!

ЗВЕЗДЫ

I

Грязная осенняя дорога от станции шла по опушке. На оголенных ветвях висели капли тумана, и мокрый желтый лист насорился в глубокие колеи.

Туман висел над мокрым полем, и на каждой травинке озимей держались капельки.

В предсумеречном воздухе направо от дороги выплывали из тумана неясные силуэты деревьев и, медленно отставая, исчезали опять.

Телега ныряла по грязным колдобинам. В ней сидели старичок в бараньей мокрой шапке и полушубке и студент в грязных худых башмаках с поднятым от сырости воротником теплой куртки.

- Ну, спасибо тебе, старина,- сказал студент,- а то шлепать по такой грязи - удовольствие небольшое.

- Да, неспособно,- ответил старичок.

- Так, говоришь, хорошо живет?

- Василий Федотыч-то? На что лучше. Человек, можно сказать, настоящий.

- Да... Приятель. Сколько мы с ним видов видали в гражданскую... Страсть!.. Он, значит, начальством уже заделался? А я вот по ученой части пошел. Дома только беда - отцу самому жрать нечего, писцом, говорит, лучше бы поступил, все от тебя какой-нибудь толк был бы, а я, брат, вот как к науке присосался,- ничего мне, кроме, не надо.

- Наука тоже дело хорошее,- сказал старичок.

- Конечно, я бы мог и писцом поступить и на какую ни на есть должность определиться, а вот - тянет. Дома житья не стало: отец ругается, мать плачет, что ни корысти, ни прибыли от меня в хозяйстве. Прямо жуду нагнали. Сбежал от них. Хоть еще две недели до ученья, а ушел. Попреками надоели. Вот к Васе по дороге заверну, деньжонок маленько перехвачу и поживу у него. Я человек легкий. В одном месте не оценят - я в другое пойду. Не в этом суть. Ей-богу, старина, на свете хорошо!..- сказал студент, запихивая полу куртки на подогнутых коленях.

- И знаешь, чем меня наука приманула?

- Чем, батюшка? - спросил старичок.

- В две трубочки посмотрел - и кончено дело. Теперь мне, кроме науки, ничего не нужно.

- В какие трубочки?

- Одна такая, что в нее видно то, чего около тебя простым глазом не увидишь. Нам кажется, что вот тут ничего нет, а если в трубку посмотришь,- так не оберешься, сколько всякой твари напихано. Скажем, на клопа ежели посмотреть, так он под этой трубкой с целого быка будет.

- Ах, сукин сын!..

- Блоха - с свинью.

- Чтоб ты подохла! - сказал старичок, покачав головой, не глядя на студента и, подогнав вислоухую от тумана лошаденку, сказал: - Но, милая!

- А в другую трубку наверх глянешь,- продолжал студент,- там целые миры. Ты вот на звезду смотришь, думаешь, искорка какая, а эта искорка больше земли.

- Что тут будешь делать!

Становилось темно. Туман расчистился, и над лесом показались звезды.

- Вон звезды, это Большая Медведица называется, так они от нас на триста миллионов верст дальше, чем солнце.

- Тьфу ты! Все сосчитали,- сказал старичок.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза