Рассказы. Девяностые годы

Позднее она перенесла два пустых сарая к себе во двор, позади дома, чтобы устроить там еще несколько человек. В одном поместился Динни Квин и один горняк. И ее пансион процветал, невзирая на тяжелые времена.

Салли улыбалась, вспоминая о своих успехах и о том, как у нее ломило спину и все косточки, хотя она неизменно уверяла Морриса, что стряпать обеды и быть преуспевающей хозяйкой пансиона для нее развлечение. Она старалась быть бодрой и веселой, чтобы поддержать и его. Может быть, он до сих пор сердится на то, что она все взяла в свои руки и доказала, что сможет прокормить и себя и его. Правда, из-за этой тяжелой работы она очень огрубела и потеряла прежнюю привлекательность. Теперь она просто самая обыкновенная маленькая хозяйка гостиницы, скупая и расчетливая. Только за последние недели у Фогарти, среди людей, которые хвалили ее и льстили ей, она почувствовала, что к ней возвращается часть ее врожденной веселости. «Воздух на приисках идет вам на пользу, дорогая, — говорила миссис Фогарти. — Вы кажетесь на несколько лет моложе, чем когда приехали. На мой взгляд, вы даже пополнели. И у вас такие ямочки и такие лукавые глазки — в свое время вы, конечно, были большой плутовкой».

Но, может быть, Морриса как раз это и беспокоит, может, ему не нравится, что она похорошела? Почему он был так недоволен, когда увидел, что она болтает с рудокопами в столовой Фогарти, и рассердился на грубоватую шутку Билла Фогарти? Ее утешала мысль, что как-никак Моррис продолжает любить ее, хотя встретился с ней довольно холодно и так медлил с приездом.

Салли не простила ему этой обидной медлительности. Она считала, что Моррис до сих пор ей ничего как следует не объяснил, и пусть не притворяется, будто и понятия не имеет, в какое затруднительное положение она попала из-за его небрежности. Оскорблял ее и барский, холодный тон мужа.

— Ты уплатил по моему счету, Моррис? — спокойно спросила она.

Моррис не ответил.

Салли продолжала:

— В таком случае мы еще у них в долгу. За стол и квартиру мы задолжали мистеру и миссис Фогарти, по моим подсчетам, около двадцати фунтов. Если бы даже я взяла с них деньги за свою работу, мы бы все-таки остались должны еще несколько фунтов. Ты играл вчера вечером в карты, Моррис. У тебя нашлись деньги на карты, значит, ты мог бы заплатить мистеру и миссис Фогарти. Почему ты этого не сделал?

— Послушай, Салли, если ты воображаешь, что я позволю тебе пилить меня, — воскликнул Моррис раздраженно, — ты сильно ошибаешься. — Он стегнул лошадей, и они рванулись вперед, подняв красную пыль, которая точно туман окутала тяжело нагруженную четырехколесную повозку. — Если я услышу еще что-нибудь подобное, я тебя отправлю обратно в Южный Крест.

— Нет, Моррис, — сказала Салли, и в ее глазах мелькнула затаенная улыбка, — ты не отправишь меня обратно в Южный Крест. Ты меня никуда не отправишь. Я поеду туда, куда захочу.

Мистер Гауг растерянно посмотрел на жену. Никогда еще Салли не говорила с ним таким тоном; никогда так решительно не отвергала его право решать за нее. Она и раньше бывала упряма и делала иногда по-своему, например в Перте, когда они только что поженились, а потом в Южном Кресте, когда она пустила жильцов в их домишко из четырех комнат. Но при этом она была с ним особенно мила и ласкова, словно чувствовала себя виноватой перед ним.

В самые трудные времена их совместной жизни Салли всегда была стойка и предана ему, вспоминал Моррис. Никогда она не позволяла ему корить самого себя за те неудачи, которые на них обрушивались. Никогда не давала повода пожалеть о том стремительном романтическом порыве, который толкнул их друг к другу. И он не сомневался в ее любви к нему даже в тот короткий период, когда ей так нравилось изображать из себя мотылька, порхающего по гостиным английской колонии в Перте. Как он был поражен тогда, открыв, что она привлекательна и для других мужчин. Да, Салли бывала чуть-чуть неосторожна, но всегда относилась к нему с тем наивным преклонением, которое помогало ему забыть о том, что его собственная семья смотрит на него как на паршивую овцу и бездельника. Что же это теперь нашло на его жену? Почему она так говорит с ним? Уж не разлюбила ли она его? Неужели его долгое отсутствие и кажущееся равнодушие к ней ранили ее так глубоко, что она уже не питает к нему прежних чувств?

Погруженный в эти мрачные размышления, Моррис не делал попыток возобновить разговор. И вот они сидели рядом, как чужие, и смотрели поверх неторопливо трусивших лошадей на кочковатую дорогу, извивавшуюся среди зарослей.