Рассказы и повести

- "Я, Михаил Синицын, официально заявляю, что устроил преднамеренную аварию вертолета путем забивания овощами выхлопной трубы ввиду несознательной ревности и пережитков. При выборе меры наказания прошу учесть мое добровольное признание, а также характеристики".

- Значит, официально заявляешь? - Ефимов пронзительно посмотрел на Мишку.

- Официально, - не сморгнул Мишка.

- А вот летчик Журавлев официально заявил, что авария произошла по его вине: не учел при взлете направления ветра. Кому верить?

- Ему! - сказал Мишка.

- А почему не тебе?

- Он старше. Ну, я пошел. Пока!

Мишка заторопился к двери.

- Постой! - велел Ефимов. - Поди-ка сюда...

Мишка приблизился.

- Чего? - беспечно спросил он.

- А зачем ты все это написал?

- Я пошутил. - Мишка чистосердечно улыбнулся. - Неужели ты думаешь, что тыквой можно вертолет остановить?

- Так вот, шутник, садись. Я беру тебя под стражу.

- За что? - растерялся Мишка.

- За систематическое введение в заблуждение органов общественного порядка!

На железнодорожной платформе вокзала Верхних Ямок дрались голуби.

На седьмом пути стоял состав.

Семья Канарейкиных плюс Чиж плюс Козлов из девятого "Б" с трубой в чехле прошли по перрону и остановились возле пятого вагона.

Канарейкины были принаряжены во все самое лучшее. У Николая на лацкане пиджака висели орден и четыре медали. Танька стояла в длинном белом платье а-ля рюс, с тяжелыми кружевами. Шелковые светлые волосы были распущены по плечам и будто дышали от ветра. Она была такая красивая, что Мишка даже не сразу ее узнал. Он даже не сразу понял, что та, прежняя, Танька и эта - один и тот же человек.

Мишка, бритый наголо, выглядывал из-за будки "Соки - воды", а сержант Ефимов караулил своего заключенного.

- Ну, пошли! - предложил Ефимов. - Есть охота.

- Погоди... - попросил Мишка. - Пусть состав отойдет.

- Ладно, - согласился Ефимов. - Тогда я пойду мороженое куплю.

Ефимов видел, как Чиж предъявил билет проводнику. Все вошли в вагон. А потом Канарейкины вышли, а Танька осталась в поезде.

Она стояла возле окна и смотрела на своих. Лялька и Вероника энергично махали руками, а Николай и дед Егор стояли спокойно.

Поезд тронулся. Женщины замахали еще активнее. Танька заплакала, не переставая, однако, улыбаться.

Мишка почувствовал, как по щеке к носу ползет предательская слеза. И вдруг... Не может быть... Через несколько вагонов, в конце поезда, как портрет в стеклянной раме, - рожа летчика!

- Сто-ой! - заорал Мишка и ринулся вослед.

Поезд набирал скорость. Мишка тоже.

- А ну слазь! - кричал Мишка вслед поезду.

Но самым проворным оказался сержант Ефимов. Он поймал Мишку уже в конце платформы, ухватил его за полы пиджака, чем погасил Мишкину скорость. Однако оба они не удержались и покатились в траву с перрона.

Ефимов оказался под Мишкой.

- Так, значит? - спросил он, вылезая из-под Мишки и отряхиваясь. Побег устроил? А я тебе, дурак, мороженое купил.

Ефимов показал расплющенное мороженое.

Поезд подрагивал на стыках рельсов. За окном плыли поля, леса, красота средней полосы.

И вдруг... В сказках обязательно присутствует "вдруг".

Вдруг летчик услышал песню. Мелодия текла откудато с середины поезда и, казалось, летела вместе с ним во времени и пространстве.

Летчик пошел на звук. Вышел в тамбур. Хотел перебраться в другой вагон, но дверь оказалась запертой. Он дернул раз, другой. Ничего не вышло. Стал трясти дверь.

Выглянула проводница и сказала:

- Заперто же...

- А что делать? - спросил летчик.

- Ничего не делать, - ответила проводница и скрылась в своем купе.

Летчика не устраивала эта философия: ничего не делать. Он цепко огляделся по сторонам. Опустил окно. И вышел на крышу.

Выпрямился во весь рост. Было упоительно лететь, но не вверх, а вперед. Красота средней полосы неслась теперь ему навстречу вместе с небом, вместе с ветром. И, кажется, весь мир - тебе! Стоит только раскинуть руки!

"Золотоискатель" оказался прав: хорошо быть молодым. Хорошо быть молодым и ни от чего не зависеть: ни от случая, ни от обстоятельств, ни от высоты, ни от смерти.

Летчик прошел по крыше своего вагона и перескочил на следующий. Вернее, на предыдущий. Он переходил с вагона на вагон до тех пор, пока песня не оказалась под ногами. Тогда он лег на крышу, свесив голову, ухватился за раму открытого окна и нырнул в вагон.

В вагоне летчик удостоверился, что песня течет из крайнего купе. Он подошел, заглянул. В купе сидели Татьяна Канарейкина, "золотоискатель" и еще один, незнакомый, в отечественных джинсах, с трубой на коленях.

Пела Канарейкина. Остальные слушали.

Искусство и вдохновение меняют человека. Это была не прежняя девчонка-подросток, настырная хулиганка, малолетняя преступница. Это была сама Весна. Если бы Весна имела человеческий облик, то у нее были бы такие же синие глаза, такие же желтые волосы и то же выражение доверчивого детства.

Танька тоже узнала летчика, но песни не прекратила. Не существовало такого, что могло заставить Таньку прерваться, когда ей хотелось петь.