Рассказы из Пушкинского дома

Пушкин не смог закончить свою работу. Николай I после его гибели повелел немедленно представить ему рукопись, ожидая найти там восхваления деятельности Петра.

Но Пушкин-историк царских надежд не оправдал. Он представил Петра не только как великого преобразователя России, но и как деспота. «Достойна удивления, — писал он, — разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плод ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности или по крайней мере для будущего, — вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика».

Прочитав «Историю Петра I», царь категорически заключил: «Сия рукопись издана быть не может».

Незавершенный труд Пушкина так и не нашел издателя… «История Петра I» была опубликована в 1938 году — через 101 год после смерти ее автора.

Пожалуй, в библиотеке интереснее всего пометы. Книги Пушкина, так же как и Евгения Онегина, хранили «отметку резкую ногтей». По этим отметкам и «чертам его карандаша» внимательный и опытный взгляд может уследить, «какою мыслью, замечаньем» бывал «поражен» Пушкин, «с чем молча соглашался он». Изучение помет Пушкина позволяет ученым выяснить подоплеку создания многих произведений, его отношение к разным фактам, событиям.

В моих руках старая книга под длинным названием: «А. И. Бибиков. Записки о жизни и службе Александра Ильича Бибикова, изданные сыном его сенатором Бибиковым».

Генерал-аншеф Бибиков был главнокомандующим карательными войсками, посланными против Пугачева.

На эту книгу падает наибольшее количество помет и закладок на страницах. Пушкин исправляет имена, фамилии, опровергает точку зрения автора, дописывает новые сведения. Значит, он знал о восстании и восставших больше, чем его современники? Да, это действительно так. Пушкин задумал «Историю Пугачева» в 1833 году. С разрешения военного министра он познакомился с архивными документами пугачевского восстания. В конце лета Пушкин отправился туда, где оно происходило. Побывал в Казани, Оренбурге, знаменитой Бердской слободе — штабе Пугачева. Поэт беседовал со стариками, знавшими самого Емельяна, собирал о нем народные песни и рылся в местных архивах.

В результате Пушкин узнал о восстании так много, будто сам участвовал в тех далеких событиях. Мощная и трагическая фигура Пугачева привлекала поэта, вызывала симпатию. Шеф жандармов Бенкендорф предупреждал Пушкина, что о мятежниках он должен высказываться с гневом и презрением.

Однако авторским сочувствием к восставшим проникнуты все страницы книги, изданной в 1834 году с исправленным по приказу императора названием: «История пугачевского бунта». Посылая «Историю» в подарок знаменитому герою Отечественной войны Денису Давыдову, Пушкин писал:

Вот мой Пугач: при первом взгляде
Он виден: плут, казак прямой;
В передовом твоем отряде
Урядник был бы он лихой.

На основе своих исследований поэт написал повесть «Капитанская дочка».

Современники оценили исторические исследования Пушкина. А. И. Тургенев, горько сожалея о прерванной жизни друга, писал: «Я находил в нем сокровища таланта, наблюдений и начитанности о России, особенно о Петре и Екатерине, редкие, единственные. Сколько пропало в нем для России, для потомства… Потеря, конечно, незаменимая. Никто так хорошо не судил русскую новейшую историю: он созревал для нее и знал и отыскал в известность многое, чего другие не заметили. Разговор его был полон жизни и любопытных указаний на примечательные пункты и на характеристические черты нашей истории. Ему оставалось дополнить и передать бумаге свои сведения. Великая потеря».

Среди серьезных сочинений странно вдруг видеть… сказки! «О Василье-королевиче и сером волке», «Об Ивашке медвежьем ушке», «О старике и внуке его Журавле»…

Мы знаем, как Пушкин любил слушать свою няню, Арину Родионовну. Любовь к сказкам с годами не прошла. Поэт во множестве покупал их и внимательно читал. Зачем? Он сам в дневнике так отвечал на этот вопрос: «Изучение старинных песен, сказок и т[ому] п[одобного] необходимо для совершенного знания свойств русского языка…»

Рядом со сказками — старые книжки разного формата в выцветших переплетах — сборники русских пословиц. Один из сборников 1779 года издания. Пословицы, видимо, тоже интересовали поэта. Я наугад открываю страницу… Но что это? На полях выцветшие от времени чернильные крестики… Я смотрю другую страницу, третью, десятую, сотую. Масса крестиков! Сборник не просто читан, а, как бы мы сейчас сказали, проработан.