Рассказы из сборника "Невстречи"

может, ему хотелось навсегда остаться на этой земле, рядом со стариком?

Ну да, именно этого ему и хотелось, и он нажимает кнопку stop. Затем смотрит в

окно на улицу, которая кажется еще пустыннее и неподвижнее, чем всегда.

Теперь он собирается выйти, но на сей раз без ключей, поскольку знает, что

больше не войдет в этот подъезд, не будет жить в этой квартирке одинокого

человека и никогда не услышит “My Favorite Things” в исполнении квартета

Телониуса Монка, где Джон Колтрейн играет на сопрано-саксофоне.

КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ ОДНОГО ИЗ ВЕЛИКИХ

(Из цикла “Невстречи в быстротекущем времени”)

В этом поезде, который приближается сюда сквозь болота, в этом поезде,

который мы пока не видим, но знаем — он все ближе, и уже слышны проклятья

пассажиров, отбивающихся от москитов, – так вот, в этом поезде, как всегда,

везут нам жизнь и смерть.

Вы это знаете, но из-за упрямства делаете вид, что вам это без разницы, и глаза у

вас совсем пустые. Вы это знаете, потому как именно по вашему приказу

протянули сюда железную дорогу, которая из чужих широт принесла нам

страшное опустошение, доставила в своем стальном чреве беды, неведомые

доселе в здешних краях.

А я все говорю и говорю с вами, мой генерал, коли мне велено занимать вас

разговорами, пока не прибудет поезд, пока не остановится, пока не сойдут на

перрон правительственные чиновники с официальными бумагами, в которых

будет сказано, кто вы — герой или подонок. Но, вижу, вы меня не слушаете. Все

смотрите на улицу, уставившись в одну точку. Вы меня не слушаете, я знаю,

уперлись глазами в край синей жестянки, где указано название улицы.

Улица Короля Дона Педро. Откуда взялся этот король? — задались однажды

вопросом очередные члены муниципального совета. А у родины всегда столько

героев, терпеливо ждущих случая в архивах забвенья, что извлеки наугад любого,

дай его имя какой-либо улице и не ошибешься, как, к примеру, с этой, которая

начинается с борделей, примыкающих к вокзалу, и заканчивается белыми

стенами тюрьмы.

“Это кастильский король, дубины. Его имя есть в любом издании альманаха

“Бристоль”.

После вашего указания, мой генерал, учителя истории каждый день толклись у

почты в ожидании книг канцлера Лопеса де Айялы и графа де ла Рока Хуана

Антонио де Вера-и-Фигероа. Но, как оказалось, в их книгах столько страшного

понаписано о жизни этого жестокого испанца, что ученикам лучше не

рассказывать. А мы — черт побери! — уже дали этой улице его имя.

При всем почтении к вам, мой генерал, я скажу, что вы сейчас похожи на

подбитую птицу.

Когда я открыл дверь камеры, чтобы впустить сюда хоть немного дневного света,

вы на меня так уставились, будто ждали, что вам объяснят наконец, за что вас

сунули в такое непотребное место. Я уверен, что вы вспомнили другую комнату,

тоже темную, без окон, провонявшую крысами и мочой ночных тварей, ту другую,

в которой вас заперли в день вашего рождения, когда вам исполнилось

пятнадцать годков. К тому времени вы устали бродяжничать по деревням,

выпрашивая кусок юкки, чтобы хоть как-то обмануть голод.

В эту темную комнату вас бросили, мой генерал, измолотив изрядно за то, что вы

оставили на растерзание стервятников бездыханное тело вашей святой матушки.

И когда дверь наконец открыли, человек с надменным лицом торжественно

представил вам девять юношей, которые смотрели на вас с изумлением, не в

состоянии поверить в силу ваших крестьянских мышц. “Посмотрите, да это

обезьяна! Посмотрите, это настоящая обезьяна!” — кричали они каждый раз,

глядя, как вы ловко залезаете на высоченные агуакате, растущие во дворе, чтобы

сорвать самые сладкие, самые спелые плоды. Эти юноши были “другими”, мой

генерал. Они спали в прохладных комнатах большого дома с окнами,

защищенными, как положено, от жужжанья слепней, они безмятежно отдыхали за

белым вздохом тончайшей тюлевой сетки, ограждавшей их от туч песчинок, от

этих проклятых москитов, которые по ночам залезают в волосы и мучат укусами

даже самые добрые мысли. А вам, мой генерал, пришлось спать в той сырой

комнатенке рядом с хлевом, потому как вы народились незаконно, но, по счастью,

были взяты в дом к вашему сеньору отцу, который сделал это, усовестясь, в

приливе чувств, схожих с теми, что он испытал после того, как самолично выпорол

вас прямо на месте преступления, то есть там, где вы лежали, зарывшись в

грудях кухарки, выпорол, а потом обнял и, глядя в ваши глаза, сказал, что

позволил себе такое исключительно ради вашего блага. И что, мол, этот хлыст

всевластного всадника, от щедрот которого вся ваша задница превратилась в

сплошной синяк, — тоже для вашего блага. И что он понимает — вам приспичило

пустить в ход ваше мужское хозяйство, но так ли сяк ли, все равно негоже для

начала заваливать служанок, которых он держит под своей крышей. И еще сказал,

что мужской пыл в первые годы надо тратить по-умному, мол, взять к примеру

меня — однажды во мне взыграло и я нахрапом одолел ту, которая и стала твоей

драгоценной матушкой, обрюхатил, бедную, сам того не желая. Запомни раз и