жильем. Тяжелая темная штора отделяла гостиную от мастерской, куда заходили
клиенты, и, когда я впервые переступил их порог, мне показалось, что я очутился
в каком-то ином мире, населенном карликовыми пальмами и папоротниками, в
уютной атмосфере покоя и умиротворенности.
Мабель и ее сестры зарабатывали на жизнь шитьем, в основном перешивая
галстуки и шляпы. За несколько минут своими чудесными руками они превращали
пестрый широченный галстук в изящную красивую вещь, которая подошла бы и к
вечернему итальянскому костюму. Кроме того, они показывали совершенно
бесплатно клиенту, чаще всего толстому и потному, как красиво (а не
треугольным, уже немодным, узлом) завязать галстук, чтобы он был похож на
галстук наследника английского престола. Иногда к ним заходил человек в
широкополой шляпе, а через несколько минут он получал тирольскую шляпку,
которую охотно надел бы сам австрийский канцлер.
Понимать сестер, особенно Мабель, было очень легко: они умели говорить
губами, слышали же довольно хорошо, а если клиент четко произносил слова,
могли читать их по его артикуляции.
Мне понравился их сразу, и я начал носить им мои галстуки. У двух старших
сестер были очень энергичные жесты, характерные для немых. Мабель, наоборот,
была спокойной, неторопливой, и все, что она произносила губами, читалось в
выразительном блеске ее глаз. Чем-то она притягивала меня к себе. Нет, о любви
речь не шла, по крайней мере вначале. Мне просто приятно было сознавать, что
Мабель принадлежит к тому молчаливому миру, где для меня тоже есть место.
Она казалась мне волшебной феей, которая появлялась из-за тяжелой темной
занавески, когда я заходил в помещение для клиентов, и я сразу чувствовал, что
жизнь имеет какой-то смысл. Не знаю, как это объяснить — я ощущал себя там в
безопасности.
Когда все мои галстуки были уже перешиты, я начал покупать их в магазинах
старых вещей. На этих невероятных экземплярах, которые вышли из моды
раньше, чем я родился, красовались деревенские пейзажи с коровами, памятники
национальным героям, звезды спорта, портреты певцов. На меня смотрели, как на
сумасшедшего, и старались всучить весь товар, что годами валялся в витринах.
Мабель очень быстро разгадала мои трюки. Ни у одного мужчины не могло быть
такого количества галстуков, да еще таких экстравагантных. Однажды вечером
глазами, губами и жестами она сказала мне, что не нужно разоряться, покупая
старые галстуки, а если мне приятно приходить к ним, то она будет этому очень
рада.
Жизнь моя совсем переменилась. Я перестал играть в биллиард, перестал пить
пиво с приятелями. Каждый вечер после работы, делая большой крюк, чтобы не
встретить своих дружков, я направлялся к дому немых сестер. Мы пили чай с
печеньем и разговаривали обо всем на свете, после чая включали радио и молча
слушали музыку и песни знаменитой тогда певицы Мабель Фернандес. Потом
выпивали немного вина и включали популярную передачу “Третье ухо”, которая
рассказывала много всякой интересной всячины.
У сестер стоял большой радиоприемник, к которому Пепе, местный электрик,
подключил три пары наушников с очень короткими проводами, так что женщины
вынуждены были склонять головы к самому радиоприемнику. Было забавно
смотреть, как они стискивали руки, когда преступнику удавалось настичь свою
жертву, и облегченно вздыхали, когда главный герой спасал девушку.
Истории гангстеров в Чикаго, сухой закон на западе Соединенных Штатов,
разнообразнейшие версии “Ромео и Джульетты”, подвиги Геракла, а с
наступлением Рождества обязательные рассказы о жизни и смерти Иисуса — все
это слушали сестры.
Очень скоро я стал их постоянным вечерним посетителем, и после короткой
дискуссии, затеянной мною, они согласились на то, чтобы я приносил хотя бы
вино к ужину, а в воскресенье — торт.
Так прошло несколько месяцев. Однажды, прослушав очередной рассказ из
“Историй зловещего доктора Мортиса”, Мабель проводила меня до дверей. Там
мы немного постояли, глядя, как проезжают редкие машины. Я курил, а она
тянула лимонад. Неожиданно, уже попрощавшись, она сказала, что хотела бы
поговорить со мной наедине, и предложила встретиться завтра в полдень возле
магазина “Немецкое белье”, куда она ходила покупать материалы для шитья. Так
мы и договорились.
Я шел на эту встречу, как на тайную нелегальную сходку. Я боялся столкнуться с
кем-нибудь из старых друзей, представляя себе, о чем они будут потом говорить
во время игры в биллиард. Поэтому я повел ее в кафе подальше от центра
города. Мы заказали кофе с молоком, и я сказал, что готов ее слушать.
Она придвинула ко мне стул и молча начала говорить. Я прекрасно понимал ее.
Она сказала, что очень уважает меня как друга. Ведь мы друзья? Сказала, что
знает, какая она некрасивая, правда не такая уж некрасивая, как некоторые
женщины, которых она видит на улице, но она слишком худая, не умеет ходить
так, как это нравится мужчинам, и знает, что я отношусь к ней не как к женщине, а
как к другу. Потом, помолчав немного, добавила, что я первый друг в ее жизни.
Я взял ее руки в свои и вдруг почувствовал, что удивленные взгляды официантов