Была у меня такая забава, когда я еще не стал главным держателем акций, но уже занимал положение, числился как «папенькин сыночек» и был известен практически всем, — заходить в наш центральный офис — в какой-нибудь отдел, где возились с самыми мелкими делами, типа потребительских кредитов. Я помню, как заходил к своим работникам, садился и слушал. Все эти просители меня практически всегда узнавали — либо краснели, либо бледнели, а меня это все забавляло, и я был главным вершителем их судеб — в те минуты, так я мнил. Ни о какой справедливости, конечно, не было и речи. Все зависело от моего настроения и симпатий, ничем не подкрепленных. Мне нравилось с ними играть — иногда я брал самоуверенный тон, иногда доверительный, иногда наоборот жесткий… как-то раз я попал на мистера Макинтоша — мне тогда было лет девятнадцать, он был года на два младше, наверно. Судя по всему, ему уже отказали, но он продолжал стоять в приемной. И тут — как раз он я появляюсь, важный такой! Я не помню точно, как именно я себя повел, но, зная себя в те годы, могу предположить.
Судя по намеку и догадкам, которые он у меня порождает, я решил взять тон доверительный и сыграть в спасителя. Я, вероятно, напредлагал ему поделиться со мной своей проблемой. Обнадежил его. Вроде бы, если только это действительно был он и я его ни с кем не путаю, он хотел какой-то хороший дом в элитном районе, но ему не хватало средств, и девушка, руки которой он тогда добивался, могла вот-вот от него упорхнуть. Мне все это казалось крайне забавным. У меня к тому времени уже была невеста — и мне никогда не приходилось рассматривать серьезную конкуренцию со стороны других кавалеров — так что я совершенно не понимал, да в принципе и до сих пор не понимаю, что он мог чувствовать. Я быстро пресек свой дружественный тон, когда история стала мне надоедать, и, конечно, не дал ему никаких особых условий для кредита. В итоге, как я догадываюсь, он своей цели добился, но ему пришлось ждать все это время в неизвестности — я не знаю, сколько времени, судя по его намеку уже потом, как минимум несколько лет… и, честно говоря, я теперь совсем не рад, что стал тогда препятствием в том числе. Я не говорю, что просто обязан был предоставить ему особые условия для кредита, я не знаю даже сейчас, было бы это правильно или нет, но я в любом случае не имел права так хамски вести себя с ним. Я все время ставил себя выше других, выше тех просителей уж точно, я четко давал им понять, каким я вижу их «настоящее» место, — одним словом, я был самым настоящим хамом... И я понимаю, почему родители Элроя спустя много лет все так же не хотели иметь с нами никаких дел… Все те люди казались мне просто людьми — как будто из ниоткуда, еще и безденежными, но сейчас я понимаю, что они не появлялись там просто, чтобы повеселить меня, а потом так же легко пропасть, когда выйдут из банка… Они продолжали жить, и их проблемы продолжали оставаться при них. Да ну что там, теперь я тоже на их месте, и каждый может оказаться, и вижу, что по деньгам не судят о способностях… но тогда я думал по-другому.
Довольно скоро управление перешло ко мне, и я неплохо со всем справлялся. На самом деле, Шерри, это звучит нескромно, но в качестве банкира я был хорош, может, оно и правда у нас в крови. Мы с мамой всегда были при деле, пару лет под моим руководством банки процветали, и все нарадоваться на нас не могли. В двадцать один я полетел на ту самую, легендарную сделку…
Ты думаешь, мы исправились с мамой потом? Хотел бы я сказать да, но по сути мы остались такими же набалованными сумасбродами, как и были, но с новым увлечением.
Мы продолжали швыряться деньгами направо и налево — теперь уже демонстративно. Мы, конечно, должны были устроить себе лабораторию, нам стоило оплачивать уроки ведущих изобретателей, чтобы получить все необходимые знания, нам стоило купить себе постоянный космический корабль для личных нужд — для наших экспедиций. Но мы могли устроить все это с гораздо меньшим размахом. Мы совершенно не думали о будущем и демонстрировали всем, что деньги для нас с нашим новым увлечением — это совершенно бесполезный придаток, от которого надо скорей избавиться. Вся родня отвернулась от нас, помню, бабушка сказала, что не может пережить такого позора — так я был ужасно доволен, насколько эффектно удалось всем показать, «как на самом деле надо жить». Только мамин отец, твой дедушка, ты знаешь, он изобрел для нас первые переводчики, и его лекции по физике нам очень помогли когда-то, остался с нами и поддерживал все наши глупости. Он просил нас быть осмотрительнее, но, надо сказать, так и не дожил до того момента, когда мы действительно стали.
В итоге мы распугали всех людей вокруг. У нас были хорошие идеи, мы на самом деле очень искренне полюбили Землю и изобретательство, но форма, в которой мы пытались все это донести до остальных, была в высшей степени эпатажной.