Рассказы ночной стражи

— Кто. Вы. Такой? — повторил Хидео, отделяя слово от слова.

За спиной кашлянул Икэда, пытаясь сдержать смешок.

— Я?! Вы н-не з-знаете?!

— Я вас не знаю. Назовитесь.

— Надо же! Вы — и н-не знаете? Казуки я!

Пьяница гордо выпятил грудь и едва не упал:

— Казуки Три Бани!

Казуки? Владелец трёх городских бань? Богатый человек, по слухам. Одет прилично, похоже, не врёт. Куда ему врать: саке только что из ушей не льётся!

— Где вы живёте?

— З-здесь. Где-то з-здесь…

— В этом квартале?

— О… О… Оониси!

— На улице Оониси?

— Да!

— Мы сейчас на улице Оониси. Скажите, где ваш дом, и мы вас проводим.

— Н-не знаю… Я не знаю!

Казуки шмыгнул носом. Из глаз его градом хлынули слёзы.

— Я ищу, ищу… М-мой дом! Мой дом пропал!

— Ваш дом в конце улицы? В начале?

— В начале конца. В-возле порта! В-второй с краю.

— Справа? Слева?

— С-справа… Н-нет, с-слева.

— Вы шли в другую сторону.

— Да?!

Изумление владельца бань было неподдельным.

— Идёмте, мы вас проводим.

— Да! Поспешим же!

На радостях Казуки попытался обнять Хидео — и наверняка сбил бы старшину с ног, если бы Икэда с Нисимурой не подхватили гуляку под руки.

— Несите его, — велел Хидео. — Сам не дойдёт.

Меньше всего ему хотелось доставлять пьяницу домой. Купаться в перегаре, который окружал Казуки плотным, почти осязаемым облаком? Ну уж нет! Но разве можно бросить гуляку на улице? Заблудится, свалится, заснёт и замёрзнет насмерть. Оно хоть и весна, да ранняя, морозец тот ещё.

По дороге Казуки не уставал петь хвалы своим спасителям. Это хотя бы отчасти скрасило путь. Увы, близость дома придала Казуки сил: его бормотание сделалось громче, а там и вовсе превратилось в громогласные выкрики. Все попытки утихомирить счастливого баневладельца пропадали втуне:

— Лучшие люди!..

— Пожалуйста, не кричите.

— Ночная стража!

— Угомонитесь, просим вас.

— Лучшие, да!

— Не мешайте людям спать.

— Банзай!

Хлопнули ворота. На улицу выбежал молодой человек, высоко поднял над головой фонарь. На лице юноши явственно читалась тревога.

— Отец?! Что вы натворили на этот раз?! Вас арестовали?!

Нисимура с Икэдой расхохотались в голос. Даже Хидео усмехнулся. Похоже, Казуки искал свой дом не впервые.

— Не беспокойтесь, всё в порядке.

— Тысяча благодарностей!

— Ваш уважаемый отец потерялся, ничего страшного.

— Умоляю простить его…

— Забирайте родителя и уложите его спать.

— Моя признательность не имеет границ!

— Это м-моя б-благодарность не имеет границ! — взревел Казуки. — Ночная стража! Да! Никто мне не помог, а они помогли! Моя благодарность… благодарность… Да где же она?!

С трудом он нашарил за поясом тугой мешочек. Сосредоточенно сопя, развязал шнурок, стягивающий горловину, сунул руку внутрь.

— Нижайше прошу принять…

Когда юноша увёл отца в дом, Нисимура посветил фонарём. Икэда пересчитал полученные от Казуки серебряные монеты.

— По три моммэ каждому, и один моммэ сверх того вам, Хидео-сан, как старшему. Славный улов! Не зря старались, а?

Хидео кивнул, соглашаясь.

— Каждую ночь бы так…

— Возвращаемся. Пройдём через порт.

— Как скажете, Хидео-сан.

В порту они уже побывали, но так выходило ближе.

2. «Фонарь одолжить? Ночь на дворе…»

Хруст под ногами сменился чавканьем. В порту, где Чёрное течение[24], омывая берега Чистой Земли, несло с собой океанское тепло, грязная каша не успевала схватиться за ночь хрупким ледяным панцирем. «Весна начинается в порту», говорили в Акаяме.

Сухое печенье, подумал Хидео. Оно точно так же хрустит на зубах. Потом ты чавкаешь им, размолотым в липкую кашицу. В той жизни, что была у старшины до фуккацу, он часто жевал печенье, слишком твёрдое для последних старческих зубов, чтобы угостить свою больную мать. Он знал об этом, как сын, согласно грамоте, удостоверяющей его мужской статус, и помнил, как мать.

Воспоминание было болезненным.

Тёмные маслянистые волны лениво облизывали берег. С тихим шорохом откатывались назад, перебирая ракушки и песок. Время от времени под пирсами хлюпало — там, если верить болтунам, устраивалась на ночь утомившаяся за день «мокрая женщина»[25], всхрапывая и булькая во сне.

Сказки, понятное дело.

Дорожка из серебряной чешуи, играя бликами, протянулась от берега к горизонту. В мерцании звёздных угольков висела прибывающая луна. Хидео потянул носом. Сквозь вонь, привычную для порта — водоросли, рыба, соль, смола — пробилась нотка чуждого дуновения. Нет, не саке с чесноком, хотя призрак Казуки ещё витал вокруг.

Аромат женских духов.

Дорогие духи, отметил старшина караула. Очень дорогие. Раньше, будучи женщиной, он не мог себе позволить такие благовония. Хидео подался вперёд, раздувая ноздри. Ирис, жасмин, роза. Уда[26] и юзу[27]. Если бы Хидео меньше курил крепкий табак, он бы различил и другие оттенки. Подобными духами или отдушкой для платья могла пользоваться знатная дама со вкусом смелым и изысканным. Кто ещё? Гейша или проститутка высшего ранга, чьи услуги стоят от двадцати шести до тридцати семи моммэ в день. Сколько нам дал пьяный Казуки? Десять серебряных монет на троих?! Вот-вот, стража обходится клиенту много дешевле…