В то время, когда велась эта переписка, Давиньон уже вернулся в Москву, где и был арестован. В своих показаниях он всячески пытался преуменьшить количество сделанных им портретов, но есть все основания считать, что сделано их было достаточно много. Только к началу 1846 года фотограф был освобожден. Спасли его два обстоятельства. Первое – это несовершенство тогдашней техники фотографии. Ведь он, как мы знаем, изготовлял дагеротипы, то есть все снимки существовали в одном экземпляре и находились в руках портретируемых. Если бы к тому времени существовал более современный двухступенчатый фотографический процесс, то у него наверняка были бы обнаружены негативы и тогда уж ему было бы не отвертеться от педантичных чиновников Третьего отделения, обвинявших его в том, что снимал он ссыльных с целью распространения их портретов. А логика в их обвинении была. Ведь съемка эта проводилась в 1845 году, когда исполнялось двадцать лет со дня памятного события на Сенатской площади. Интерес к «сибирским изгнанникам» по-прежнему был велик, но еще более сильна была к ним царская немилость.
Вторым обстоятельством можно считать ту роль, которую в этом деле сыграла жена арестованного фотографа – Екатерина Давиньон, много хлопотавшая о его освобождении. В своем письме на имя графа Орлова она так убедительно доказывала отсутствие в действиях ее мужа «преступного умысла», что шеф жандармов вынужден был отступиться. Выпуская фотографа на волю, с него взяли подписку следующего содержания:
«1845 года декабря 31 дня я, нижеподписавшийся, даю сию подписку в том, что не имею у себя ни одного портрета, снятого мною в Сибири посредством дагеротипа, с некоторых государственных преступников, кроме подобного портрета с преступника Панова, который и представлен мною в Третье отделение, и если когда буду путешествовать, то обязуюсь, под строгою по законам ответственностью, не снимать портретов с упомянутых преступников.
Хочется думать, что новый, 1846 год фотограф встречал уже на воле.
На этом, собственно, и кончается история одного из первых петербургских фотографов. Более нигде и никогда не удалось мне обнаружить какого-либо упоминания о нем.
А в Сибири местные чиновники еще долго собирали портреты, сделанные Давиньоном, или расписки, подобные этой:
«1846 года января… дня, в присутствии Ялуторовского полицейского управления, мы, нижеподписавшиеся, проживающие в городе Ялуторовске, находящиеся под надзором полиции государственные и политические преступники, выслушав предписание господина, состоящего в должности Тобольского гражданского губернатора, от 8-го настоящего месяца за № 18, дали эту подписку в том, что обязываемся не иметь у себя дагеротипов и что в настоящее время таковых у себя не имеем. В том подписуемся:
Как видно, делу Давиньона придавалось очень большое значение. Это было свидетельством и того, что с самого своего появления фотография заявила о себе как о мощном средстве массовой информации, с которым уже нельзя было не считаться. Вот почему об этом, как одном из важнейших дел, и упоминалось в годовом «Отчете о действиях Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии и корпуса жандармов за 1845 год», о котором писал в 1924 году журнал «Красный архив».
Снимков же в деле обнаружено не было. Они, как мы уже знаем, находятся в музее Пушкинского Дома, куда попали уже после революции, когда проходила реорганизация архивов.
Остается загадкой только одно: почему Сергей Александрович Морозов, зная о «деле Давиньона», не обратился в Центральный архив Октябрьской революции? Может быть, его смутила заметка в журнале «Красный архив», где с сомнением говорилось о вероятности того, что эти снимки сохранились до наших дней? Может быть, просто, как говорится, не дошли руки? Может быть, узнав, что в деле нет снимков, он утратил к нему интерес? Об этом нам мог бы поведать лишь сам Сергей Александрович, а его, увы, уже нет.
Снимок на память
Дмитрий Иванович Менделеев высоко ценил фотографию и сам любил фотографироваться. В его архиве сохранилось множество интересных альбомов, фотоколлекций, собранных им, различных снимков. Об одном из них и будет наш рассказ.