Рассказы о любви

Неудачный смех не понравился ей, она пожала плечами и опечалилась. Мне на мгновение показалось, она любила меня и хотела пойти мне навстречу и потому теперь огорчилась. Какую-то минуту я смущенно молчал, но черт не дремал, и я снова впал в свое прежнее дурашливое настроение и опять понес всякую чушь, причем каждое слово больно отзывалось у меня внутри и злило девушку. А я был молод и достаточно глуп, и упивался собственной болью и несвойственным мне дурачеством, словно разыгрываемым спектаклем, и рыл с мальчишеским упрямством пропасть между собой и ею все глубже и глубже, налегая на свою эрудицию, вместо того чтобы прикусить язык и извиниться перед Еленой.

А потом я в спешке поперхнулся вином, начал кашлять и вынужден был покинуть дом в самом жалком состоянии.

* * *

От моих каникул оставалось всего восемь дней.

Дивное лето, начавшееся так весело и обещавшее так много. Но теперь моя радость испарилась — что можно было предпринять за оставшиеся восемь дней? Я решил уехать назавтра.

Но до этого мне надо было еще раз сходить туда. Мне надо пойти к ней еще раз, посмотреть на ее неотразимую благородную красоту и сказать ей: «Я люблю тебя, зачем ты играешь со мной?»

К моему удивлению, на сей раз управляющий не отпускал никаких шуточек. Он хлопнул меня по плечу, улыбнулся участливо и сказал:

— Так-так. Ну что ж, тогда иди с Богом!

И когда я уже был в дверях, он снова втянул меня назад в комнату и добавил:

— Ты послушай-ка, мне жаль тебя. Но то, что у тебя с этой девушкой ничего не может быть, я знал с самого начала. Ты все время по поводу и без повода выдавал свои умные премудрости — так придерживайся их и оставайся в седле, даже если тебе вдруг снесет голову!

Это было в полдень.

А после полудня я сидел на мху на крутом склоне, спускавшемся в теснину, где протекал ручей, и смотрел на воду и строения внизу и на дом Лампарта. Я не торопился поскорее с ними распрощаться, а мечтал о своем и раздумывал над тем, что сказал Беккер. С болью в сердце глядел я вниз, на несколько крыш подо мной, на сверкающий ручей и белеющую проезжую дорогу, пылившую от легкого ветерка; я думал о том, что никогда не приеду сюда надолго, а вот ручей, и мельницы, и люди будут жить здесь дальше своей жизнью. Может, Елена откажется когда-нибудь от покорности судьбе и безропотного подчинения, а последует своим желаниям и насладится радостью счастья или испытает страдания? Возможно, и мой собственный путь, кто знает, выберется из узких теснин и петляющих в лесу дорог и выведет меня на простор спокойной и счастливой жизни? Кто знает…

Я не верил в это. Я впервые подвергся настоящим страстям, я не чувствовал в себе силы, способной их достойно победить.

Мне пришла в голову мысль, что лучше уехать и не пытаться еще раз поговорить с Еленой. Это наверняка было самым правильным. Я поклонюсь ее дому и саду, скажу себе, что не хочу ее больше видеть, и, прощаясь с ней, буду до вечера лежать наверху на холме.

Погруженный в свои мысли, шел я лесом вниз в деревню, то и дело спотыкаясь на круче, и, испытав сильный испуг, вышел из состояния задумчивости, только когда мои шаги заскрипели по мраморной крошке и я обнаружил, что стою перед дверью, которую не хотел больше ни видеть, ни отворять. Но теперь уже было поздно.

Сам не зная, как я туда вошел, сидел я потом в сумерках за столом, и Елена сидела напротив меня, спиной к окну, молчала, уставившись в комнату. Мне показалось, я сижу так очень давно, сижу и молчу много часов подряд. И когда я вдруг встрепенулся, то осознал, что сижу тут последний раз.

— Да, — произнес я, — я пришел, чтобы сказать адье. Мои каникулы кончились.

— Ах так?

И опять в зале все стихло. Слышно было, как громыхают в сарае рабочие, мимо по дороге медленно проехал грузовик, и я вслушивался в удаляющиеся звуки, пока он не достиг поворота и не исчез. Я бы с удовольствием сидел и долго слушал рыканье мотора. И тут меня словно сорвало со стула, я собрался уйти.

Я прошел к окну. Она тоже встала и посмотрела на меня. Ее взгляд был твердым и серьезным, и она долго смотрела на меня, не отводя глаз.

— Вы еще помните, — сказал я, — как это было тогда в саду?

— Да, я знаю.

— Елена, тогда я подумал, вы любите меня. А теперь мне надо идти.

Она взяла мою протянутую руку и притянула меня к окну.

— Дайте я еще на вас посмотрю, — сказала она и подняла мое лицо левой рукой вверх. Потом она приблизила свои глаза к моим и смотрела на меня со странной твердостью и каменным выражением лица. И поскольку ее лицо было так близко от меня, мне не оставалось ничего другого, как поцеловать ее в губы. Она закрыла глаза и тоже ответила мне поцелуем, и я обнял ее, крепко прижал к себе и тихо спросил:

— Дорогая, почему только сегодня?

— Не надо ничего говорить! — отозвалась она. — Уходи и приходи снова через час. Мне надо пойти проследить за рабочими. Отца сегодня нет.