Рассказы о Москве и москвичах во все времена

Дворец этот в Москве с момента его появления называли Баташевским, но потом, все чаще и чаще, — Шепелевским. Что тоже правильно. От одного из сыновей старика была дочь Дарья, которой душегуб и завещал все свое колоссальное состояние. Дарья вышла замуж за замечательного человека, известнейшего генерала Отечественной войны 1812 года Петра Шепелева. Однако Дарья недолго после смерти деда здесь прожила: отдала роскошный дворец под больницу для самых простых людей. Больница в этом дворце и по сей день.

Яузская улица, на которой расположен дом Баташева, прежде, даже я это помню, называлась Швивой горкой. Хотя нетрудно догадаться, что прозывалась она не иначе как Вшивой. А Швивая была потому, что в старину стояла здесь швейная слобода. Горка, надо сказать, отменнейшая. У бабушки моей здесь жила кума, и я иногда тут бывал. А чтобы не мешал взрослым, меня выпроваживали на улицу, на санках кататься. Так вот, разбежишься наверху, кинешься с маху брюхом на санки и так вниз несешься, что свист в ушах! Страшно, конечно, угодить в конце концов под машину, но яростная радость движения заставляла катиться снова и снова…

Теперь в доме Баташева городская клиническая больница № 23. Фасад ухоженный, чистый, с великолепной лепниной, хорошо сохранившейся. Поскольку дом — памятник русской архитектуры, реставраторы за ним все же приглядывают. Но внутри от барской роскоши уже ничего не осталось. Или почти ничего. В 1812 году здесь, укрываясь от московского пожара, отсиживался наполеоновский маршал Мюрат, но пришлось ему и отсюда бежать: огонь опалил и эти стены.

В доме сохранились две великолепные бронзовые с хрусталем люстры — подлинные, оставшиеся с баташевского времени, две превосходные мраморные скульптуры — юные нимфы в изящном порыве, лепнина кое-где по потолку тоже осталась. А роспись, восхищавшая многих из тех, кому довелось увидеть ее, нигде не осталась… Да еще два камина в главном корпусе, где теперь хирургическое отделение, напоминают о давнем-предавнем времени. Камины, правда, только так — одно название, хотя чугунные фигурные заслонки на них сохранились.

А еще сохранился за домом старинный парк. Разросшиеся липы и единственная лиственница средь них затесавшаяся. Уютная, живописная низинка, сплошь поросшая полынью, крапивой. Жутким, страшным холодом веет отсюда…

В этой низинке с 1918 по 1928 год захоронено около тысячи человек, расстрелянных в подвалах Лубянки. Архивные документы на всех имеются. Одно из пяти главных московских кладбищ, где прятали тайком расстрелянных. Кладбище — не кладбище: ни единой могилы…

Не только холодом нашего времени потянуло отсюда. Еще и баташевское время смрадом дохнуло.

Гусарская осада возлюбленной

Чего только не вытворяет человек в своей неустанной погоне за деньгами… Случается, и сам преображается неузнаваемо, и внешне и внутренне подчиняясь единственной цели. И вдруг — на тебе, ускользает близкая цель, только перья в руках от птицы счастья остались… Впрочем, бывает и хуже еще. Нашел, добился, а удержать не сумел. Позволил расхолодиться себе, полагая, раз есть — то куда же денется?

Нечто похожее произошло в жизни гусара, да не просто бравого, а героя Отечественной войны Дмитрия Дмитриевича Шепелева. Не знаю, любил ли он Дарью Ивановну Баташеву, или только в сиянии несметного приданного она казалась ему прекрасной, но как замечательно, хитроумно прокладывал он к ней свои подходы, как партию себе сам составил — будто партию на шахматной доске разыграл.

Где он впервые узрел Дарью, никто не скажет теперь, скорее всего, в этом громадном роскошном доме Баташевых. Может быть, на одном из шумных балов, слава о которых по всей Москве ходила..

Грудь Дмитрия Дмитриевича отягощали ордена и медали, а в карманах у него сквознячок погуливал — увы, легки были карманы, хотя рода он старого, знатного. Поговаривали, будто до войны еще он промотал, просадил небольшое свое состояние и теперь, будучи видным московским франтом, искал возможности поправить дела.

А Дарья Ивановна, меж прочим, числилась по Москве первой модницей и за нарядами сама в Париж ездила. Однажды, только-только вернувшись, в восторге рассказывала о нововведении французской моды: «Вообразите, что за прелестные сорочки: как наденешь, да осмотришься перед зеркалом, ну так-таки все насквозь и виднехонько!» Вся Москва со смеху помирала от такого высказывания. А вообще, вкусом она обладала, хотя и вызывающим для города со старыми взглядами. Короче, вот такую невесту предстояло завоевать гусару Дмитрию Шепелеву.

По коням! Сабли наголо!

Однако даже и он, человек испытанной смелости, сознавал что действовать надо неторопливо и осмотрительно: Дарья выросла без отца, под присмотром мало сказать сурового деда, а деда-зверя в полном смысле этого слова. Дед к Дарье не велел никого подпускать, покуда сам не выберет. Вот Шепелев и начал кругами ходить.

Задача его еще тем осложнялась, что действовать Шепелев мог только в холодные месяцы, поскольку летом Дарья жила обычно во дворце деда на Выксе. Но гусар — в любое время года гусар.