Вот вам рассказ Митчелла, – подытожил Филипсон. – Он не многое добавляет к тому, что нам известно, и, в сущности, ничего не объясняет. Попробую разыскать отцовские записи».
«Почему же отец ничего вам не рассказывал?»
«Он умер еще до того, как я пошел в школу. Наверное, не хотел пугать своих детей страшными историями. Помню, однажды нянька устроила мне хорошую взбучку за то, что я побежал по тропе к лесу: дело было зимой, под вечер, мы с ней вдвоем откуда-то возвращались. Но в светлое время никто не запрещал нам ходить в лес, только почему-то нас туда не тянуло».
«Хм! Как вам кажется, вы сумеете отыскать отцовские записи?»
«Думаю, да. Скорее всего, далеко искать не надо. Полагаю, интересующий нас документ в шкафу у вас за спиной. Там лежит пара связок с разными семейными бумагами, я нарочно держу их под рукой – иногда просматриваю. Мне попадался конверт с надписью „Беттонский лес“, но, поскольку леса больше нет, я не удосужился заглянуть в него. Однако ничто не мешает нам сию минуту это исправить».
«Погодите, – остановил я его (как ни хотелось мне оттянуть свое признание, по всему выходило, что признаться пора). – Если хотите знать мое мнение, Митчелл не зря сомневается, что все неприятности исчезли вместе с лесом, и вот почему».
И я поведал ему все то, что еще раньше поведал вам. Надо ли говорить, что Филипсона мой рассказ чрезвычайно заинтересовал.
«Неужели до сих пор?.. – изумился он. – Просто поразительно. Слушайте, давайте сейчас вместе сходим туда и поглядим, что будет».
«Нет, и не просите, – отрезал я. – Если бы вы испытали подобное на собственной шкуре, то скорее отправились бы за десять миль в противоположном направлении. Даже не думайте. Лучше достаньте этот конверт. Посмотрим, что удалось выяснить вашему отцу».
Филипсон распечатал конверт и вслух зачитал три или четыре страницы торопливых записей, которым был предпослан эпиграф – строка из «Гленфинласа» Вальтера Скотта (по-моему, очень уместная): «Там нечисть ходит и кричит!»
Далее шло изложение отцовской беседы с матерью Митчелла, из которого приведу лишь одну короткую выдержку.
«Я спросил, как ей кажется, не видала ли она чего-нибудь такого, что могло бы издавать эти звуки. Она ответила: только однажды, когда в лесу было темнее, чем всегда в этот час. Что-то заставило ее оглянуться на шелест в кустах позади, и ей показалось, будто странное существо в лохмотьях, с простертыми вперед руками, быстро-быстро настигает ее. Она очертя голову побежала к перелазу в изгороди, впопыхах зацепилась за что-то подолом и порвала платье».
Затем отец посетил еще двух местных жителей, которые говорили с ним весьма неохотно, полагая, вероятно, что творящееся в Беттонском лесу бросает тень на их приход. Тем не менее одна из этих двоих, миссис Эмма Фрост, после долгих уговоров согласилась повторить то, что когда-то слыхала от своей матери. «Говорят, раньше хозяйкой усадьбы была титулованная леди, ее фамилия по первому мужу – потом она снова вышла замуж – Браун или, может быть, Брайан. – („Да, верно, до нас Беттон-Кортом владели Брайаны“, – вставил Филипсон.) – Так вот, эта леди будто бы передвинула соседскую межу и прибрала к рукам самое богатое в нашей округе пастбище, по праву принадлежавшее двум сироткам, за которых некому было заступиться. Еще говорят, будто с годами она совсем потеряла стыд и в Лондоне подделала какие-то бумаги, хотела присвоить чужие деньги – тысячи фунтов! – но на сей раз ее разоблачили. Ей грозил суд и, скорее всего, смертный приговор, только она вовремя успела скрыться. Однако нельзя скрыться от проклятия, ибо проклят тот, кто нарушит межу ближнего своего! И потому мы думаем, что она не покинет Беттон, покуда межу не вернут на законное место».
По поводу этого условия автор оставил следующую (и последнюю) запись: «К сожалению, я совершенно не представляю, каким образом установить бывших владельцев земли, прилегающей к лесу. Одно могу сказать со всей определенностью: если бы я знал, кто представляет ныне их интересы, то не пожалел бы сил, чтобы возместить ущерб от несправедливости, учиненной в далеком уже прошлом. Ибо невозможно отрицать, что в Беттонском лесу неспокойно в том смысле, каковой вытекает из рассказов здешних жителей. Пребывая в полном неведении относительно площади неправедно прирезанной земли и личности законных владельцев, я взял себе за правило по крайней мере вести отдельный учет доходов с этой части своего поместья; кроме того, я передаю на общее благо прихода и разные благотворительные цели денежную сумму, условно равную ежегодному прибытку от пяти акров земли, и надеюсь, что мои наследники последуют моему примеру».