Чудеса начались потом. Вдруг, ни с того ни с сего его маленький щенок начинал скулить и прятаться, словно чего-то боится. Это происходило именно в тот час, когда его уже нужно было нести на задний двор, где у него было свое место в хлеву под навесом. – Мне приходилось это делать потому что мама мне строго-настрого запретила оставлять собаку на ночь в доме. Однажды вечером, – продолжал он, – когда я уже собирался забрать и вынести щенка, он жалобно посмотрел на меня, точно как человек, и при этом завилял хвостом. Вы наверняка знаете о чем я говорю, сами наверно видели как ведут себя собаки, точно они всё понимают. После недолгих колебаний я отнес его наверх к себе в комнату, накидал на него там всякой одежды, правда, я очень сильно переживал, из за того что мне пришлось обмануть маму, ведь я обещал ей выносить собаку во двор. А щенок, хитрюга, стал вести себя после этого точно как самый настоящий артист, ему это понравилось, и он научился прятаться под кроватью, затаившись где-то на полчаса или более того, пока не наступало время мне идти в постель спать. Мы с ним освоили такую конспирацию, что маме в жизни было не найти, куда он подевался. Так что, не взирая на запрет матери, я приятно проводил время в компании своего четвероногого друга, но больше всего это начало радовать меня после того, как мы стали слышать вечерами жуткий вой, который прозвали у нас «Саутминстерским плачем», его здесь до сих пор помнят.
– Так проходила ночь за ночью, – говорил Уорби, – и каждый раз мой щенок знал, когда начнется этот вой. Только опять завоет, – тот ползет на брюхе и прячется, поглубже закопавшись в мою постель, старется плотней прижаться ко мне. При этом он сильно дрожал от страху, а когда вой переходил в горькие рыдания с воплями навзрыд, он вел себя так, словно совсем ополоумел, норовил засунуть свою голову поглубже под мою руку, и каждый раз от этого дикого плача у меня сдавали нервы и начинало бешено стучать сердце. Раз шесть или семь мы слышали этот вой, – не больше. Когда же он снова высовывал свой нос я точно знал, что в эту ночь вой больше не повторится. На что это было похоже, сэр? Скажу прямо, я никогда в своей жизни не слышал ничего подобного. Помню, как то я играл во дворе возле церкви, а тут как раз встретились два священника, поздоровались они друг с другом и разговорились. – Хорошо спали этой ночью? – спрашивает один, – это был отец Хенслоу, а второй был отец Лайэлл, – Да, я бы не сказал, говорит отец Лайэлл, тут как раз подойдет стих об Исайе 34.14 – там как раз про меня. – 34.14, – Отец Хенслоу спрашивает у него, – Что в нем? – А вы еще говорите, что вы знаток Библии! – говорит отец Лайэлл. (отец Хенслоу, знаете, был одним из тех, кого принято назвать, – «Колено Симеоново[345]
» – истинным евангелистом, точно так). – Сходите и посмотрите. – Я тоже захотел узнать, о чем это он. Побежал домой схватил Библию, читаю: «Бес косматый будет плакать взывая к своим собратьям». – Вот те на, думаю, это не о том ли, что мы слышим, вот уже несколько ночей подряд? – Скажу я вам, заставило это меня лишний раз оглянуться да три раза плюнуть через левое плечо. Само собой разумеется, я спрашивал и у отца, и у матери, что бы это могло быть? Но те мне ничего не ответили, сказали, должно быть кошки орут. Говорить об этом они со мной явно не хотели, а я по глазам их понял, что они сами этого воя боятся. Святый Господи! Какой кошмар меня пробирал, когда я слышал эти истошные вопли, будто кто-то в неимоверной тоске звал самого близкого и дорогого, а тот, кого он звал, всё не приходил. Если у Вас возникало такое чувство, что Вам становится невыносимо тошно от одиночества, то услышав этот душераздирающий вой оно у Вас точно бы появилось, не дай вам Бог услышать такое. При этом все знали, что кошмар снова повторится на следующий день или через день, но ничего не могли с этим поделать. Помню, две или три ночи подряд наши мужчины ставили дозор во дворе церкви. Глупцы, – все, кто вышел в этот дозор, держались в одном месте, единственно, куда они ходили всей толпой это на Хай Стрит, а дальше пойти побоялись.