– Я всё время трясся за свою жизнь, за свой путь, мне всё казалось, что я сворачиваю не туда, учусь не там, читаю не то, живу не с теми людьми, занимаюсь не тем, хотя всё это было клево, классно, круто; но будто я нес кольцо в Мордор, но по пути мне отшибло память, и я живу обычной хоббитской жизнью, и только по ночам нечто гложет меня, уничтожает; и ни один врач не обращает внимание на кольцо, пожимает плечами…
– А теперь?
– Теперь я в порядке. Но ведь спокойствие – это плохо – традиционная точка зрения. Это будто ты остановился и никуда не идешь, зарастаешь ряской.
– А ты сам что скажешь?
– Ну, Дэмьен, помоги, что ты как психоаналитик: а что Вы скажете…
– Что ты обрел, Тео? Спокойствие – это ведь не покой, это…
– Счастье. Я счастлив.
– Ты обрел…
– Друга.
– А еще?
– Ну, подскажи.
– Эх, нет. Если бы это было то, ты бы назвал сам…
– Я знаю, что ты хочешь услышать от меня… но я пока не готов… Дай мне пару дней. Или пару лет. Однажды я скажу именно это…
– Я верю в тебя, Тео, – и Дэмьен одарил Тео такой улыбкой – тысячи крошечных радуг были в ней, розовых вишневых лепестков, и Тео чуть было не крикнул: «Да, я обрел Его… Бога!» – но пока Тео был Тео – красивый надменный мальчик в рубашке от Барберри, он пока стеснялся; пока это был секрет.
И этот день наступил – двадцать девятое июня – день рождения святого Каролюса; опять вся часовня была в красных флагах и в цветах; маленький розарий разросся наперекор всем справочникам: «в первый год не ждите ничего особенного, розы приживаются и дают множественные цветки только на третий, как правило, год жизни» – казалось, здесь уже когда-то был розарий, и теперь память о нем давала силы новому; и свежих цветов хватало на букеты на стол в столовую и в часовню на алтарь каждые три дня; сад Тео так никому из Братства, кроме Грина, не показывал; куст «Святого Каролюса» распустился позавчера; Тео всю ночь его караулил первый бутон – боялся, вдруг его инопланетяне похитят или еще чего случится; сидел закутанный в плед, пил из тамблера горячий черный чай с коньяком и лимоном – ночи к утру остывали; и Тео задремал; и когда проснулся – распустившийся бутон смотрел прямо ему в глаза – такой пронзительно ароматный и красивый: нежно-нежно-розовый, оттенка рассвета, с белыми кончиками, прозрачными почти, и ярко-красной, будто капля крови, сердцевиной – что-то средневеково-сказочное было в этом цветке – Тео подумал о Роланде и о культе прекрасной Дамы; и поднял глаза к небу – там творилось то же самое – розовое, белое, алое; «И разве то зовете вы душой, что в вас звенит так тонко и неровно, чтоб смолкнуть, как бубенчик шутовской?.. Что славы ждет с протянутой рукой?.. Что смерть приемлет в тусклой мгле часовни? Душа ли это? А я гляжу в ночи на майский цвет, во мне как будто вечности частица стремится вдаль, в круговорот планет, она трепещет, и кричит им вслед, и рвётся к ним, и хочет с ними слиться… Душа вся в этом…» – подарил цветку кусочек Рильке Тео; и в полном восторге понесся на кухню, где Изерли уже, полусонный, варил себе кофе в трогательной пижаме – молочно-бежевой, в коричневый крупный горошек; «Изерли, ты готов?» «К чему?» «Мой сад… он готов…»; Изерли посыпал кофе корицей из мельнички и отпил; «а ты готов? открыть его? ты так его хранил… будто стихи писал в стол» «ну, почти… надеюсь, эти стихи гениальные» «Сейчас?» Тео замотал головой – «неет… все-таки не готов… послезавтра» Изерли кивнул – дату все помнили, готовили друг другу маленькие подарки – всё-таки они из Братства Розы, Ордена Святого Каролюса. И вот – Тео встал даже раньше Изерли, сидел на холодной кухне, грыз ногти, курил сигареты; «ты уже здесь? а чего Джемму не включил?» Изерли опять в пижаме, бледно-голубой, в тонкую серебристо-белую полоску, нью-йоркская классика; «нуу… я думал, только ты имеешь право её включать» «ну конечно… умрите тут все без кофе…». Они ждали, пока Джемма согреется, наберет воду; Изерли взял сигарету из пачки Тео; рассматривал его без улыбки: как он вырос, как изменился за эти полгода – волосы выгорели, стричься стал короче – к ним приезжал парикмахер из городка, очень хороший, стильный, манерный мальчик Саша; и Тео нарисовал ему себя «в идеале», чтобы Саше было понятно, что он хочет, Саша выпросил потом рисунок; черная рубашка с коротким рукавом с разноцветными пуговицами, подкатанные темно-синие джинсы, черные кеды с полосатыми носками; все тот же Тео – никто не утрачивает себя – они нужны Братству такие, какие есть – лишь становятся счастливее или несчастнее – Тео стал счастливее… «Что хочешь на завтрак?» – Тео вскинул ресницы – «не знаю… да ты же гений, сделай что-нибудь из яиц и помидоров…» «нет, это мой подарок – каждому его любимая еда; все, правда, сразу какао захотели» «ой… я тоже хочу какао… и что-нибудь из грибов и ветчину…и американские блинчики с топленым маслом и медом…».