Рассказы о Розе. Side A

– Отец Декамп сейчас играет на органе, подбирает музыку к воскресной мессе, скоро освободится. Он говорил, что Вы сегодня должны приехать, – юноша встал, вышел из-за стола; черные шикарные оксфорды из состаренной кожи, белая орденская ряса и капюшон; на руке винтажные часы, огромные, металлические, с компасом и парой бриллиантов, на черном тканом ремешке, просто фантастические, как из какого-то стимпанковского фильма; рыжеволосый – по-армейски коротко подстриженный, но столько солнца было в его волосах, что сразу становилось ясно, что, если им разрешить расти свободно, то они будут пышными, вьющимися, лохматыми, радостными – огромное поле одуванчиков, золотой клад Монте-Кристо; с тонкими подвижными чертами лица, голубоглазый, с белой сияющей кожей, будто у него лето там внутри законсервированное; такой светлый и очаровательный, чуть-чуть даже соблазнительный, будто из детского кино главный герой. Юноша протянул ему руку, Дэмьен поставил сумку, переложил пакет с розой и пожал в ответ; руки у Маттиаса были что надо – тонкие, сильные; настоящий ловец душ.

– Дэмьен Оуэн.

– О, точно, Вы тоже Дэмьен… Я брат Маттиас. О, вам неудобно. Поставьте всё сюда… это роза?

– Да, роза. Я мог оставить свою дома, но взял с собой.

Маттиас усмехнулся, яркие, будто накрашенные, муленружевские прямо губы.

– «Маленький Принц автостопом по галактике» такой. А у отца Дэмьена нет такой… он говорил, что обычай дарить розы на выпуск пришел позже.

– Да… это мой друг Тео придумал; он сделал сад в Братстве и каждому подарил по розе… обычно она просто стоит в комнате. Ухаживать за ними чертовски сложно. Я сказал «чертовски» в Соборе… ох.

Маттиас засмеялся и забрал у него розу и сумку, и подставил кресло, огромное, как трон, Дэмьен сел вроде на самый краешек и всё равно сразу прямо потерялся в нем.

– Чаю? Вас кормили в поезде?

– Да. Все в порядке. Мне бы по Собору походить…

– Сейчас отец Декамп доиграет. Скоро вечерняя месса. Зажгут все огни, и увидите Собор во всей красе.

– Просто здорово. Так это отец Дэмьен играет на органе?

– Ужасно, да? Но иногда на него находит, и он идет и играет. Говорит, что из него лезут Шиллер и Рембо, и раз ему нельзя подраться ни с кем, и на лошадях не покататься – нужно быть в Соборе на дежурстве, а дел никаких – то он идет и играет…

– А, по-моему, неплохо.

– А, по-моему, чудовищно.

– Вы зря… Очень красиво, если не разбираться в музыке.

– Я знаю. Я просто боюсь, что все заметят, что это экстравагантно и отчаянно, что это из The Muse и Metallica, и от волнений делаюсь сам не свой, ничего не слышу, мне кажется, что их все слышат, и нам вот сейчас и сразу придет конец; хотя у нас на мессе и не такое уже играли, и при епископе…

Дэмьен лично не знал Дэмьена Декампа – он приехал в Братство, когда тот уже его покинул, покорял мир; на праздники в Братство – Рождество, Пасху и день Братства – 28 октября – отец Декамп не приезжал – не потому что не хотел – не было времени; присылал подарки: книги по искусству, самые распоследние детективы, кинопроектор и фильмы, черно-белую классику; что же до волшебства воскресения Собора – денег у Ватикана и администрации Асвила на полную реставрацию не было, и Собор восстанавливали первые месяцы на деньги ван Хельсинга; «купили себе церквушечку» мрачно пошутил однажды Талбот, троюродный брат ван Хельсинга, Седрик Талбот Макфадьен, он приехал в Братство на Рождество, и они пили у камина «Джемесон», запасы которого были неиссякаемы в Братстве – «у нас тут подземный источник «Джемесона»» шутил Роб; и говорили о братьях Розы – кто где, и упомянули отца Дэмьена; ван Хельсинг пожал плечами – картинка, а не человек: стоял и опирался на каминную полку, длинные ноги, тонкая талия, пальто аля сюртук, пышный галстук, эдакий мистер Дарси: «мне нравится Собор, я не пожалею, пусть в нем не короновали, но он воплощение самой Церкви – забыт и заброшен… но мы вдохнем в него жизнь» «Ооо, не рассчитывай на меня, – Талбот сидел в кресле, в самой глубине, в тени, только глаза и стакан блестят, качал ногой и демонически усмехался, видимо, что-то из прошлого пришло к нему в голову, – я специалист только по разрушению…». Но потом сам отец Дэмьен собрал на Собор целое состояние: ездил, уговаривал, показывал проект, говорил о величии Собора, о войнах, в которых Он уцелел – разве это не символ; и у него всё получилось – теперь имя Собора стало гордостью Церкви; «Собор Империи» называли его в «Википедии»; в Собор слали письма и пожертвования со всего мира, завещали даже несколько состояний, в том числе и фамильные драгоценные украшения и святые мощи, часть из которых Дэмьен уже увидел; кажется, отец Дэмьен даже вернул деньги ван Хельсингу; всё равно они пошли на Братство; но что-то случилось с самим отцом Дэмьеном – письма его стали так тоскливы, сам отец Декамп, наверное, этого не заметил; что он потерял во время кампании за восстановление Собора? Просто хорошее настроение – или веру? «Напиши мне сразу, что с ним, если поймешь, – попросил ван Хельсинг по телефону, – я его очень люблю… как всех вас, каждого…»